Чужую сумку.
С этой мыслью она снова провалилась в бездонную темноту, чтобы прийти в себя уже в васильковской больнице…
Наконец-то она все вспомнила. Неужели и правда самогон помог?
– А давайте мы выпьем за дружбу! – прозвучал рядом звучный голос Доцента.
– Только не я… – пробормотала Надежда.
– Вы что, против дружбы?
– Нет, я просто больше не могу пить… – с этими словами Надежда уронила голову на импровизированный стол и заснула.
И увидела сон.
В этом сне она поднималась по широкой красивой мраморной лестнице. Лестница изгибалась широким плавным разворотом и была покрыта красной ковровой дорожкой, по бокам – красивые бронзовые светильники. Такие лестницы бывают в театрах или в музеях. Лестница была абсолютно пуста, но Надежда ничуть не волновалась, она знала, куда идти.
Заканчивалась лестница коридором, в котором через равные промежутки были расположены двери – видимо, за каждой из них находилась ложа или проход на ярус. Значит, все-таки театр.
Надежда повернула направо и пошла вдоль дверей, которые все были заперты. В самом конце она увидела маленькую железную дверь и поняла, что ей нужно как раз сюда. Дверь тотчас открылась, за ней действительно находилась обычная ложа. И сидел в этой ложе только один зритель, точнее зрительница. Та самая женщина, которую Надежда видела в предыдущем сне. Только теперь Надежда знала, кто эта женщина. Ирина Муравьева, с которой они вместе ехали в автобусе.
Женщина, не отрываясь, смотрела на сцену. Там стоял артист в костюме Мефистофеля – темно-красный бархатный камзол, маленькие рожки на голове, глаза ярко сверкают, как и должны сверкать у заурядного дьявола. Ну ясно, опера «Фауст», только музыки было совсем не слышно. Певец беззвучно раскрывал рот, а у Надежды в голове всплыло знакомое: «Сатана там правит бал…» – затем певец разразился дьявольским смехом.
– Возьми его! – сказала вдруг женщина, показывая на сцену.
– Кого – его? – удивленно спросила Надежда. – Мефистофеля?
Но женщина повторила:
– Возьми его!
– Но как я должна его взять? – допытывалась Надежда.
И вдруг все пропало, как это бывает во сне.
Проснулась Надежда от прикосновения чего-то теплого и влажного.
В последнем обрывке сна она вообразила, что умывается в ванной у себя дома, а муж под дверью торопит ее:
– Пора! Пора! Мы опаздываем! Пора, мадам!
Сквозь сон Надежда удивилась, что муж так странно к ней обращается.
– Да не опоздаем мы никуда… – вяло возразила она и на этот раз окончательно проснулась.
Она лежала на матрасе, брошенном на бетонный пол, рядом с ней пристроилась большая лохматая собака и вылизывала лицо Надежды теплым языком, а над ними возвышался здоровенный бомж и повторял хриплым с утра голосом:
– Пора, мадам!
– Куда? – пробормотала Надежда заплетающимся языком. – И вообще, где я нахожусь?
Голова жутко болела, в ней словно стучали многочисленные молотки.
– Вы находитесь в мастерской у моего друга Григория. А насчет того, куда нам пора… вы же говорили, что хотите доехать до Питера. Хотя лично мне здесь гораздо больше нравится – здесь люди душевнее, отзывчивее. Опять же, где вы в Питере достанете такой самогон? Но раз уж у вас есть такое странное желание – я нашел знакомого, который едет туда и согласен взять вас с собой. Так что нам пора… пошли, Татьяна!
Тут Надежда вспомнила, что собаку зовут Татьяна, а ее хозяин – Доцент. Вспомнила, как вчера они с Доцентом и его другом пили самогон… Ну вот, теперь ясно, почему так болит голова!
– Голова болит… – призналась она Доценту. – Сил нет!
– Странно, вроде и пили-то вчера всего ничего… ну, опохмелиться, к сожалению, нечем, ни капли не осталось, но есть немного рассольчика! – И он протянул Надежде банку, где в мутноватом рассоле плавал одинокий кривой огурец. Остатки вчерашней роскоши.
Надежда, мучаясь от стыда, выпила рассол, и жить ей стало значительно легче. Устыдиться по этому поводу она не успела.
Кое-как собрав себя в кучу, она поднялась на ноги и поплелась вслед за Доцентом.
Они вышли из мастерской, прошли по переулку и остановились перед одноэтажным бревенчатым домиком, рядом с которым стоял белый пикап, из которого доносились странные звуки – тявканье, рычание и жалобный визг.
Рядом с пикапом копошился пожилой мужчина с клочковатой полуседой бородой.
– Утро доброе, Степаныч! – проговорил Доцент, заискивающе заглядывая в глаза бородачу. – Вот, значит, человек, про которого я тебе говорил… которому, значит, в Питер надо…
– Человек? – Хозяин пикапа с сомнением взглянул на Надежду, поморщился. – Ладно, обещал – так возьму, мне не жалко… – Он оглядел Надежду с ног до головы, принюхался и добавил: – Только в кабину не пущу, голуба! В грузовом отсеке поедешь, с контингентом!
Надежда покраснела. Она ли это, интеллигентная женщина с высшим техническим образованием, мужняя жена и домашняя хозяйка, выглядит так, что даже этот простой мужик кривится при виде ее? Господи, хоть бы знакомых не встретить!
«Да кого ты тут встретишь, среди бомжей и прочего деклассированного элемента? – проворчал внутренний голос. – У тебя теперь такие знакомые, ты с ними самогон трескаешь…»
Голос был злой, очевидно, он тоже не выспался. Надежда, как ни странно, от его слов успокоилась. И правда, откуда тут знакомые?
Так или иначе, ехать нужно, и она направилась к задней двери пикапа. В конце концов, ей не привыкать, она уже ехала в кузове грузовика. Смущало ее только подозрительное слово «контингент», а еще – доносящиеся из пикапа странные звуки.
Повернувшись к Доценту, Надежда проговорила:
– Ну, спасибо вам за все! Вы мне очень помогли!
– Ну, как же не помочь! – Доцент застеснялся. – Мы же в каком-то смысле коллеги…
Степаныч открыл дверцу и посторонился:
– Ну, залезай, что ли, голуба! Надеюсь, ты с контингентом не поссоришься!
– Ой, кто это? – Вглядевшись в полутьму, Надежда разглядела поставленные друг на друга клетки, в которых беспокойно метались пушистые зверьки.
– Кто-кто, известно кто! Контингент. Тут ведь у нас зверосовхоз неподалеку, поселок так и называется – Пушное, а я оттуда вожу зверей в город, на продажу. Тут у меня норки, куницы, ханорики… в общем, пушной зверь.
– Ханурики? – удивленно переспросила Надежда. – Какие такие ханурики?
– Не ханурики, голуба, а ханорики! – строго поправил ее Степаныч. – Ханурики – это вот вы с ним, – он кивнул на Доцента, – а ханорики – это пушные звери, помесь хорька и норки. Очень, между прочим, хороший мех дают.
