Надежда увидела, что парень вошел в отделение на третьем этаже, и поспешила следом. Это была хирургия. Парень шел уже вдалеке, причем коробки у него в руках не было. Может, там и не лекарства вовсе? А что тогда?
Дверь одной из палат открылась, оттуда вышла полная медсестра с подставкой для пробирок. Парень пропустил ее и вошел в палату.
Надежда приблизилась к двери – не робко, а по-деловому, как будто она работает в больнице.
Палата была на шесть кроватей, две из них пустовали, одна была загорожена ширмой. Еще на одной двое мужчин играли в шахматы, на последней сидел молодой парень с загипсованной рукой и разговаривал с тем самым, из «Танатоса».
Не глядя на них, Надежда прошла за ширму, решив рискнуть. Она сама себе удивлялась – узнают, что она не врач, а самозванка, могут и в полицию сдать. А скорей всего просто выгонят. С полицией связываться никому неохота. Ну и ладно.
За ширмой на кровати лежал старик под капельницей. Глаза у него были закрыты, он дышал тяжело, со свистом. Надежда приникла к ширме, чтобы было лучше слышно.
– Какого дьявола ты тут разлегся? – шипел парень из «Танатоса». – Выйдем в коридор!
– Не могу, – отвечал больной, – сейчас сестра придет капельницы ставить.
– Капельницы, – передразнил парень. – Отдыхаешь тут на всем готовом. Отпуск решил взять?
– Тебе бы такой отпуск, – огрызнулся больной шепотом, – чуть вообще на тот свет не отъехал. Толька с Витьком вон уже прибыли… Эта баба, чтоб ее совсем, Витька вырубила, он с ней сзади сидел, а потом на Тольку налетела.
– А чего же вы ее не связали?
– Так она совсем никакая была после аварии автобуса! Думали, вообще не довезем! А она вон очухалась, да как двинет Тольке по кумполу. Он с перепугу руль из рук выпустил, я и сообразить ничего не успел, как мы со всего маху ту березу и поцеловали. Тольке руль в грудь въехал по самое некуда, ох, вспомнить страшно.
– Страшно ему, – проворчал парень. – Страшно будет, когда с тобой шеф говорить станет, а может, и не станет, если не захочет, а сразу… ты же его знаешь!
– Слушай, я все выяснил! – перебил его больной, оглянувшись на ширму, так что Надежда, отшатнувшись, брякнула шприцами в эмалированной кювете, вроде как она что-то делает. – Значит, лежит она в реанимации на четвертом этаже под фамилией Лебедева. Днем-то туда не пройти, а ночью можно, охраны никакой. Дверь в отделение запирают, да я ключ у одной тетехи упер. И нужно ее отсюда вывозить, потому как она вроде без сознания, а если и нет, то там допросить никак не удастся, все-таки реанимация.
– Ладно, пойдем после двенадцати, когда тут все угомонятся. Ты тоже давай на выход, нечего тут бока отлеживать. Ноги ходят?
– У меня же рука сломана и ребра…
– Ничего, шеф сказал – перетерпишь. Ладно, пошел я…
Дальше Надежда не расслышала, потому что парень последние слова прошептал тихо, нагнувшись к напарнику.
Дверь хлопнула, старик под капельницей открыл мутные глаза. Надежда увидела, что лекарство кончилось, перекрыла трубку, чтобы воздух не попал в вену, и вышла.
Теперь ее путь лежал на четвертый этаж, в отделение интенсивной терапии.
В дневное время стеклянная дверь отделения была открыта, так что Надежда прошла свободно. Никто не обратил на нее внимания. Не то чтобы в этой больнице царили демократические порядки, просто всем все было по фигу. Во всяком случае, у Надежды сложилось такое впечатление.
В коридоре разговаривали двое, по виду врачи, во всяком случае, разговор шел на профессиональную тему.
– И вот вроде по приборам получается, что должна она уже выйти из комы, а она не реагирует! Не знаю, что делать, завтра консилиум соберем, если профессор с конференции вернется.
– Да уж, тяжелый случай, сочувствую! – И врачи удалились, продолжая разговор.
В одной из палат лежали двое. Надежда сразу поняла, кто ей нужен, увидев табличку: «Лебедева Надежда Николаевна».
Ужас какой!
Ирина лежала на такой же кровати, какую Надежда видела во сне, вся опутанная какими-то трубками и проводами. Лицо ее было бледно до синевы, однако не такое, как в Надеждином сне. Женщина была явно живая. Что ж, уже лучше.
На второй кровати, так же опутанная трубками, лежала старуха. Надежда поняла это по седым пучкам волос, торчавшим из-под бинтов, лица было не видно.
Надежда придвинула к кровати Муравьевой белый больничный табурет и села.
– Ирина, – позвала она шепотом, – Ирина Муравьева…
Никакого эффекта.
– Послушай, – Надежда оглянулась по сторонам.
В палате по-прежнему никого не было, и старуха спала, так что Надежда отважилась тронуть Ирину за плечо.
– Ты меня звала, я пришла, – сказала она. – Ты просила о помощи, и вот я здесь, так что не будем тратить время зря.
Веки Ирины чуть-чуть шевельнулись.
– Ты меня слышишь? Если да, то мигни два раза.
Ирина мигнула.
– Угу, – с удовлетворением заметила Надежда. – Открой глаза. Не бойся, никого нет.
Глаза у Ирины были вполне живые и даже блестели.
– Привет, – сказала Надежда. – Узнаешь меня?
Ирина с трудом кивнула.
– Вот что, дорогая, – деловито начала Надежда, – так уж получилось, что мы с тобой теперь повязаны одной веревочкой. Ты под моей фамилией тут фигурируешь, а я в васильковской больнице под твоей фамилией лежала. И что-то мне подсказывает, что без тебя тут не обошлось, что ты нарочно мне свою сумку подсунула. Так?
Ирина снова кивнула, теперь это у нее получилось лучше.
– И как ты смогла назваться моим именем, если в коме была?
– Они… они сами… – прохрипела Ирина. – Они… паспорт твой… у меня…
Паспорт! Надежда-то думала, что вспомнила все, оказалось – нет. Собираясь на свадьбу (будь она проклята!), Надежда взяла с собой сумку с вещами и отдельную маленькую сумочку, куда положила самое нужное – паспорт, телефон, кошелек и ключи от квартиры.
Большую сумку можно в сторонке поставить или в багажник машины положить, а маленькую всегда носить с собой. Мало ли что… И вот эта прохиндейка Ирина Муравьева подсунула ей свою сумку, а сама прихватила Надеждину маленькую!
– Вот что я тебе скажу… – Надежда приказала себе успокоиться и говорила сдержанно: – Значит, видела я только что этих, из «Танатоса». Двоих-то ты на тот свет отправила очень ловко, один тут лежит, и еще один приходил на разведку. Так вот, очень они на тебя сердиты и сегодня ночью явятся по твою душу. Похищать будут, потому что не верят, что ты в коме находишься. Один раз уже поверили, не связали тебя в машине, и что вышло?
– Много знаешь… – прошипела Ирина.
– Не очень, – честно призналась Надежда, – но обязательно узнаю все. Раз уж ты меня в такую историю втравила, то узнаю.
