В каждой точке, выбранной мишенью, произошло ровно то же самое: с воздуха (как доказали фотографии, сделанные на следующий день) это выглядело как кольцо огненных провалов, более впечатляющих, чем аризонский кратер. Каждый из них глубоко впечатался в английскую землю.
И все военные части в радиусе мили были уничтожены.
Многие верили, что Англия не станет мишенью для второй марсианской атаки, но достаточно было и тех, кто допускал такую возможность, а еще больше – тех, кто ее боялся, – и это вынудило правительство заблаговременно принять меры. Последовала перестройка не только армии и экономики, но и отношений между людьми – сама ткань общества загрубела. Однако в результате у нас появилась куда более боеспособная армия, и, когда после долгих лет планирования и подготовки наконец настало время для мобилизации, она прошла быстро и эффективно.
Но итогом этой мобилизации стало то, что половина новой британской армии была уничтожена в первые минуты после атаки. Сгинули и солдаты, и военная техника; от большинства погибших не осталось и следа. И даже те, кто, как Фрэнк, находились на периферии, понесли серьезные потери.
Жестокость происшедшего потрясала, обескураживала. Фрэнк лежал ничком, вжавшись лицом в землю, закрыв голову руками. Казалось, что мир рушился на части: земля ходила ходуном, фонтаны песка взлетали в воздух, самого Фрэнка трясло и ломало. Траншею обдало жаром. А потом начался град – сверху посыпались раскаленные обломки камней, обжигая кожу.
Контраст был ошеломительным. Сюда его привела цепочка отлаженных, размеренных действий – и все это в мгновение ока было стерто в пыль, разбито вдребезги. Фрэнк ощутил себя жалкой пылинкой в новом, незнакомом, первобытном мире.
Только когда земля перестала сотрясаться, когда схлынули жаркие волны и прекратился град из обломков камней – только тогда он осмелился поднять голову и выглянуть из-за бруствера. Но его фонарик осветил только клубящуюся пыль, словно от мира ничего не осталось.
Лицо Верити, смятенное, ошарашенное, сверкнуло во мраке, как начищенная монета. Когда она заговорила, голос ее звучал сдавленно, будто ей не хватало воздуха.
– Что это было? Тепловой луч?
– Нет. Не знаю. – Фрэнк выпрямился и огляделся. – Это катастрофа.
Тьма вокруг сгустилась: огни Аксбриджа больше не освещали мрак. В свете нескольких уцелевших фонарей Фрэнк увидел разоренный лагерь: палатки опрокинуло взрывной волной, даже огромная пушка завалилась набок. Полевые госпитали были разрушены, койки и медицинские принадлежности валялись на земле.
– Тут будет непросто навести порядок.
Собственные слова показались ему донельзя глупыми. Разве вообще в человеческих силах с этим справиться?
Послышался стрекот мотоцикла.
– Смотрите, – Верити показала туда, откуда доносился шум.
Сверкнула фара, и разведчик в противогазе и защитных очках въехал в клубы дыма – он направлялся в зону разрушений. Затем за ним последовало еще несколько человек. Огни мотоциклов скрыла завеса тьмы, за которой Фрэнк различил красноватое пламя – оно постепенно разгоралось там, где раньше стоял Аксбридж.
– Нам нужно туда, – сказал Фрэнк. – К раненым – если, конечно, кто-то вообще выжил. Берите сумку и пойдем.
– Но госпитали…
– Тут полно сильных ребят, которые отстроят все заново. А теперь наша главная задача – найти пациентов.
Держа в руке фонарь, он шагнул за бруствер. Оба натянули противогазы: подразумевалось, что они должны спасать от черного дыма, но теперь фильтры и защитные маски оберегали легкие и глаза от пыли, которая стояла над развороченной землей. Оглядываясь назад, Фрэнк видел, что за ними следом идет еще несколько медсестер и санитаров с фонарями и лампами. Искры во тьме.
По земле словно прокатилась огромная волна. Продвигаясь вперед, Фрэнк видел искореженные остатки машин и пушек – и человеческих тел. Вот чья-то оторванная конечность, вот раскрытая ладонь, вот расколотый череп; тела, оставшиеся более или менее целыми, свисали с брустверов. «Расчлененные» – всплыл в сознании у Фрэнка медицинский термин. Большинство даже не были обожжены – их просто разорвало на куски. Его отряд разбрелся, чтобы поискать в этих жутких завалах признаки жизни.
Верити стояла рядом с Фрэнком, зажав рот рукой в перчатке.
– Наверное, если смотреть с Марса, все это кажется очень незначительным.
Впереди они заметили какое-то движение. В клубах пыли показалось двое солдат: один из них тащил на себе второго, у которого была сломана нога и сильно обожжено лицо. Фрэнк и Верити побежали к солдатам и помогли аккуратно уложить раненого на землю.
– Ничего страшного, – проговорил тот, с трудом шевеля обожженными губами. – Так, пустяк. Ерунда…
– Молчите, – сказала Верити. Она быстро обследовала раненого. – Он истекает кровью. Нужен жгут на ногу. И холодная вода для ожогов. Надо наложить шину… – Она посмотрела на Фрэнка, и даже маска не могла скрыть ее неуверенность. – Так ведь, доктор?
– Конечно. Приступайте.
Пока она занималась раненым, Фрэнк еще раз огляделся. Пыль к этому времени уже слегка улеглась. Оттуда, куда упал цилиндр, до сих пор тянуло невыносимым жаром, и над бывшим городом до сих пор виднелось красное зарево – что бы ни осталось от Аксбриджа, это сейчас полыхало вовсю, как и окрестные поля и леса.
Из лагеря потянулись люди – не только медики, но и солдаты, сержанты и даже офицеры. Из развалин выбирались немногие уцелевшие. Пожилой мужчина, опытный военный врач, согнулся пополам, и его стошнило. Когда он выпрямился и вытер рот, то сказал:
– Что нам здесь делать? Это же бойня. Что нам делать? Что делать?
– Лечить, – сказал Фрэнк так твердо, как только мог. – Всех, кого мы можем вылечить. Вперед. Давайте прочешем местность. Вон там кто-то шевелился…
Они ходили среди мертвых и искали тех, кого еще можно было спасти. Большая часть коек в полевом госпитале осталась пустой. Но этой ночью Фрэнк и его отряд снова и снова возвращались к развороченной земле. Лучи фонарей то и дело выхватывали из темноты человеческие тела, бледно мерцающие в воздухе, полном копоти и дыма.
15. Понедельник в Лондоне
Я всегда недолюбливала утро понедельника. Особенно если нужно включаться в повседневную рутину – работа, транспорт, – а перед этим был ленивый воскресный вечер, в конце которого человеку кажется, что он снова стал собой, и который оборачивается обманкой. В понедельник утром только и остается, что второпях проглотить завтрак и, ощущая в желудке его тяжесть, отправиться вместе с копошащимся роем в огромные ульи деловых кварталов. Но вряд ли можно вообразить более ужасное утро понедельника, чем то утро 29 марта: у лондонцев, пожалуй, не было такого горького пробуждения со времен Первой марсианской войны, а у парижан – с 1914 года, когда в город вошли немцы. Впрочем, думаю, что многие из нас и не спали – с самой полуночи, когда приземлились цилиндры, я почти не смыкала глаз.
