Мы замедлили ход, пропуская встречный поезд, из Лондона, и я с любопытством его оглядела. Поезд был покрыт пятнами черной, бурой и зеленой краски – в целях маскировки. Внутри ехали солдаты, изможденные и грязные; многие спали. Впереди их ждала передышка. Вагоны, помеченные красным крестом, служили передвижными госпиталями. Были и вагоны, набитые гражданскими, которые эвакуировались из города, – мужчинами, женщинами и детьми. Многие из них были не менее чумазыми, чем солдаты. Беженцы моргали на свету, а дети таращились на зеленые луга, которых, возможно, не видели никогда в жизни.
Тед Лейн, стоя у окна, развлекался тем, что корчил рожи маленьким лондонцам, пытаясь вызвать у них улыбку.
Позже наше путешествие ненадолго прервалось. Поезд просто остановился среди поля, кажется, где-то возле Альтона. Машинист заглушил локомотив, и рабочие в хаки забегали вдоль вагонов, набрасывая на крыши брезент, который закрыл нам вид из окон.
Лейн коснулся моего плеча.
– Рядом марсианин – кто-то из наблюдателей его заметил и послал сигнал стрелочнику.
– Может быть, там летательная машина, – сказал Грей. – Они вылетают в странные рейды, будто проверяют нашу систему обороны. И разрушают железнодорожные пути, если те попадаются им на глаза. Поэтому мы красим рельсы в защитный цвет – правда, проезжающие составы стирают краску, и ее приходится обновлять. Крыши поездов покрывают такой же краской, а брезент помогает скрыть очертания. Человека это бы не одурачило, но марсианина может провести. И надо стоять на месте. Движущийся поезд…
– А почему мы говорим шепотом? Марсиане могут нас увидеть, но не могут услышать.
Он улыбнулся.
– Естественная реакция. И потом, это вы начали.
Он, конечно, был прав.
Мы стояли еще несколько часов, прежде чем снова тронулись. Никто из нас за это время не заметил летательной машины.
11. Я возвращаюсь в Лондон
Поезд привез нас на юг Лондона, на станцию Клэпхем-Джанкшн.
Солдаты вышли из вагонов, и их место заняли те, кто ехал отдохнуть от службы, – перепачканные, в бесформенной потертой одежде, местами даже с пятнами плесени. Они выглядели изнуренными и замученными. И все же у этих бедолаг с ввалившимися глазами были наготове приветствия для тех, кто шел им на смену.
– Отличная прическа, приятель! Дорого заплатил? Марсиане тебя бесплатно подстригут тепловым лучом!
– Взгляни на этого парня, Фред. Румяный, что твоя малина, и такой же сочный. Уж марсиане тобой займутся, помяни мое слово, – высосут весь сок до последней капли!..
Думаю, солдаты поддевали друг друга еще во времена Цезаря – который, возможно, некогда привел свои легионы на это самое место. Но, пока они обменивались подколками, медсестры и санитары хлопотали возле мужчин и нескольких женщин, чье состояние было куда более плачевным. Я видела раненых на костылях, людей, обмотанных бинтами, как новогодняя елка гирляндами, солдат, которые, по всей видимости, лишились зрения – они выстроились в ряд, и каждый опирался на плечо впереди стоящего. Все они были измученными и потерянными; те, кто мог видеть, щурились на свету. Вновь прибывшим это зрелище не обещало ничего хорошего. А ведь мы были довольно далеко от Кордона.
Под отрывистые команды, напоминавшие крики чаек на побережье, мы протискивались все дальше – в окружении сотен солдат.
Выбравшись со станции, мы присоединились к строю солдат в полном обмундировании и дальше пошли пешком – до Сент-Джонс-хилла, а потом направо, к реке.
Я не была в Лондоне с тех пор, как мы с Элис два года назад сбежали от марсиан, которые надвигались со стороны Аксбриджа. Во мне вновь пробудились журналистские инстинкты, и я старалась все подмечать и анализировать все свои ощущения. И впечатления у меня, как ни странно, были самые положительные.
Сверху я видела голубое небо. Где-то поблизости плескалась вода – это меня несколько удивило. Я также слышала пение птиц и тихие голоса людей, которые шагали со мной в одном строю. Воздух был свежим, разве что иногда к нему примешивался затхлый запах, словно из водостоков. Грязные фасады многих домов были испещрены полосами: после пришествия марсиан трубы больше не дымили, и дождь местами смыл со стен черную копоть, обнажив светлую облицовку. Мне стало интересно, как обстоят дела в парках: должно быть, там сейчас раздолье для птиц и прочей живности. Была среда, самый разгар мая, и я почувствовала прилив абсурдного весеннего оптимизма.
А потом мы вышли к реке – я даже пожалела, что дорога заняла так мало времени. Но привычной набережной я не увидела.
Там, где раньше плескалась вода, – судя по указателям, пролегала Йорк-роуд. Справа от нас был небольшой затопленный парк, а слева – сама река, которая вышла из берегов и вплотную подступила к домам.
На дальнем берегу виднелись силуэты зданий – их фундаменты тоже были затоплены. Там, где булыжная мостовая ныряла под воду, наскоро смастерили причал. Нас ждало несколько весельных лодок; остальные были уже на воде. Офицеры отдали приказы, и мы поплелись к причалу.
Я устроилась на носу лодки, рядом с Греем. Лейн отобрал солдат, которые сели на весла, а какой-то неприветливый тип в непромокаемой кожаной куртке уселся на корме, за руль, и хмуро воззрился на нас.
– Что это за лодка? – шепнула я Грею.
Он пожал плечами.
– Да какая разница? Может быть, даже спасательная шлюпка с одного из тех кораблей, что марсиане потопили за Лондонским мостом… – он замолчал, глядя, как лодка медленно ползет по затопленным улицам, там, где когда-то была набережная. – Здесь самый трудный участок пути, постоянно приходится быть начеку: как-то раз одна лодка напоролась на сломанный фонарь, острый, как осколок кости, и ничего хорошего из этого не вышло.
Мы поравнялись с другими лодками. Весла шлепали по воде, над головой с криками кружили чайки – должно быть, в поиске пищи. Было легко определить, где раньше проходило русло Темзы: я видела опоры мостов, каждый из которых словно разрезали ножницами. Мост Баттерси, мост Альберта, мост Челси… Противоположный берег был затоплен так же, если не сильнее: река, широкая и полноводная, раскинулась далеко на север и восток, захлестнув Челси и Вестминстер. Вода в ней была грязная, пенистая, полная мусора: вокруг плавали деревяшки, обрывки одежды, мертвые птицы и животные. Течение несло искореженные куски корабельной обшивки – жалкие, проржавевшие. И даже на середине реки в нос бил отвратительный запах. Не верилось, что это главная река империи. Наш лоцман вел судно осторожно, глядя то налево, то направо и то и дело останавливая лодку, если подозревал, что мы рискуем на что-нибудь напороться.
Грей внимательно на меня смотрел, словно наблюдая за реакцией.
– Будет о каких диковинах написать в газете, да, мисс Эльфинстон?
– Какие уж тут диковины… Потоп тоже устроили марсиане?
– Не напрямую. Не думаю, впрочем, чтобы марсиане, выходцы из засушливого мира, обладали достаточными познаниями в гидрологии, чтобы намеренно устроить потоп. Нет, все это – следствие халатности: никто сейчас не заботится о стоках, шлюзах и насосных станциях. Так что Темза возвращается в прежние берега и затапливает пруды в Хаммерсмите, Вестминстере, Бермонсди, Гринвиче и на Собачьем острове, – он улыбнулся. – Возвращаются и старые речки – вырываются на свободу из подземных тоннелей, куда мы их загнали. У меня есть приятель, который на спор проплыл по реке Флит, от Сент-Панкраса до Блэкфрайера. Конечно, под землей все так же пострадало, как и на поверхности.
