Берт подтвердил мои догадки: он сказал, что это нечто вроде лаборатории. Марсиане занимались здесь изучением человеческой души.
– Насколько я могу судить, у марсиан нет семей, в нашем понимании. Как и семейных связей. Конечно, они производят на свет потомство, но, когда появляется малыш, он может примкнуть к любому взрослому по своему выбору. И, кстати, грудью они тоже не кормят; даже если когда-то марсиане были млекопитающими, сейчас это не так. Молодняк, едва отделившись от родителей, начинает сосать кровушку, – можно сказать, с юных лет приучается к вину.
– Что за мерзкая шутка!
– При этом, как мы уже могли убедиться, они достаточно преданы друг другу, – продолжал Берт. – Преданы расе в целом. Когда они преодолели все это расстояние и снова прилетели в Англию, их целью, конечно, оставалось исследование того, как с нами справиться, но в первую очередь они вернулись за останками тех, кого им пришлось бросить.
Я кивнула.
– Уолтер предсказывал, что так и будет, и приводил тот же самый довод.
Но Берта Кука совершенно не интересовало, что там когда-либо говорил или писал Уолтер Дженкинс.
– Короче говоря, они здесь. Изучают нас. И они заметили, что мы тоже преданы друг другу, но в рамках семьи – преданы нашим родителям, братьям, сестрам и в особенности детям.
Ко мне подбиралось отвратительное осознание происходящего.
– И как это связано с теми рядами ям?
– Ну, они ставят над нами опыты. Перемешивают группы. Подробностей я не знаю. Но в одной яме сидят, например, родители с детьми. В другой – незнакомые друг с другом люди – взрослые и дети. Это две крайние величины, остальные – промежуточные сочетания. Вопрос: вы можете пожертвовать собой ради своего ребенка, но сделаете ли вы это ради чужого? Или, скажем, ради племянника, племянницы или внука… Если предложить вам обменять двух племянников на одну родную дочь, что вы сделаете? А десяток племянников? Вот что они исследуют – по крайней мере, именно к таким выводам я пришел. Я день за днем следил за тем, как они приводят в лабораторию все новые образцы, за тем, как дети плачут и зовут матерей, с которыми их разлучили.
– Значит, они экспериментируют с человеческими эмоциями, – произнесла Верити. – С нашей способностью любить.
– Однажды я видел вот что, – произнес Кук еще более мрачно. – Здесь были молодые родители с ребенком. Когда многорукая машина пришла за ребенком, они сразу его отдали – самую очаровательную светловолосую девочку, что я когда-либо видел. Своими руками отдали дочку машине, сунули ей прямо в щупальца. И знаете, что сделали марсиане? Они отпустили этих родителей. Я видел это своими глазами. Они подняли сетку и дали им вылезти из ямы. Те были все в грязи и слегка не в себе и долго моргали, привыкая к солнечному свету. И мне пришлось рассказать им, как выбраться отсюда, и проводить их. Я смеялся до колик, а они плакали навзрыд – но, несмотря на это, шли за мной. Сейчас они где-то там, снаружи, возделывают сад и собирают гостей на ужин. Потому что именно таких, как они, марсиане и хотят сохранить. Они производят селекцию. Понимаете? Им нужны инертные, легко контролируемые, эгоистичные особи, не знающие, что такое преданность. Именно этой цели они и добиваются. Подчинитесь – и вы выживете и потом воспитаете таких же эгоистов.
Верити покачала головой:
– Это бесчеловечно, Берт.
– Зато вполне правдоподобно, – пробормотала я.
– И это только начало, – продолжал Берт Кук. – В тот момент, когда они добьются полного нашего разобщения… – он поднял руки, будто демонстрируя нам эту сцену. – Вот как я представляю себе будущее. Людей будут выращивать рядами в полях, как растения, и все они будут пассивно ожидать своей очереди. И боевые машины будут сновать между рядами, вынимая людей из ям, когда они созреют, – он рассмеялся. – Что, вас тошнит? Слишком тяжело это принять? Это еще не все. Посмотрите-ка сюда!..
И Кук театральным жестом (он стал заправским шоуменом, когда катался по миру и рассказывал со сцены всякие истории) показал на еще одну клетку, еще одну яму.
Верити смогла подойти к яме ближе, чем я, но, в конце концов, она была медсестрой и видела куда больше кошмарных вещей, чем выпало на мою долю. Я же не смогла заставить себя рассмотреть то, что находилось в яме; я увидела это лишь мельком, и это был чистый ужас.
Там сидела молодая женщина, не старше двадцати пяти. Она была обнажена выше пояса; нижняя часть тела была покрыта грубым одеялом. Женщина лежала на спине в полутьме ямы. Рядом с ней сидел мужчина и смотрел на нас – смотрел обиженно, возмущенно, почти собственнически. А из живота женщины росла голова – явно человеческая, похожая на голову десятилетнего ребенка. Сморщенное личико, закрытые глаза, острый нос, безволосый череп. Длинные костлявые пальцы зажимали рот. Верхняя губа была приподнята, напоминая формой букву «V». Это все, что я успела увидеть, прежде чем отвернулась.
Верити пугающе спокойно произнесла:
– Что это за человек?
Кук пожал плечами:
– Какой-то доктор – ну или выдает себя за доктора. Еще один тип людей, которых не убивают. Если скажете, что вы доктор или медсестра или что умеете лечить людей, они сохранят вам жизнь, по крайней мере на время. Что может быть лучше, чем заполучить овцу, которая изображает из себя ветеринара перед остальным стадом? И это не единственный подобный эксперимент. Я имею в виду, связанный с размножением. Их это все крайне интересует. Им нравится исследовать беременность на разных стадиях, – он великодушно не стал вдаваться в детали. – А также рост и развитие детей. Они забирают детей у родителей и помещают в отдельную яму. Возможно, хотят увидеть, как дети постепенно одичают. Сбиваемся ли мы в стаи, как волки? Знаем ли мы язык от рождения или нужно, чтобы нас кто-то ему научил?.. Полагаю, именно подобные вопросы их интересуют и то, насколько послушными мы можем быть.
– Но там, в яме… – начала Верити.
– Обычно такие гибриды долго не живут, – спокойно сказал Кук. – Плод высасывает из тела матери слишком много крови за слишком короткий срок. Я говорю «плод» и «мать», но не уверен, что эти слова подходят для обозначения того, что мы видим, я не Гексли. Кое-кто полагает, что некогда марсиане были похожи на нас. Может, и так. Они были людьми или, по крайней мере, гуманоидами – как те несчастные, которых они взяли с собой, чтобы питаться ими во время полета. Но они эволюционировали – или, скорее, сами вызвали у себя мутации, изменив естественную форму. Евгеника, хирургическое улучшение генофонда или махинации с зародышами – не знаю, как именно это было. Я знаю только то, что читал, но я и половину из этого не понял.
– А теперь они пытаются то же самое сделать с нами, – продолжила Верити, и ее лицо исказили отвращение и ненависть. – Они проверяют, можно ли превратить нас в таких же марсиан, как они сами.
Я прошептала:
– Что бы это ни было, я бы хотела…
– …это остановить? Я тоже. Прекратить этот бесконечный круговорот боли.
