Оперативный отдел наркомата по прямому проводу запросил штаб фронта:
— Сколько у вас химических снарядов?
— Снарядов вовсе нет, имеются в Иваново-Вознесенске.
— Есть ли баллоны с удушливыми газами?
— Баллонов с газом здесь нет, также нет масок. Маски есть в очень незначительном количестве.
Тогда же, 20 июля штаб Ярославского фронта обратился к горожанам: всем, кто желает остаться живым, предлагается в течение двадцати четырех часов покинуть город и выйти к мосту. Оставшиеся в городе будут приравнены к мятежникам. Пощады никому не будет, потому что по городу откроют ураганный артиллерийский огонь, в том числе химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут вместе с мятежниками, предателями и врагами революции.
«После открытия огня появилось очень много беженцев из города, — докладывал один из красных командиров. — У меня был организован концлагерь для ненадежных. Но по дороге красноармейцы по рукам судили того или иного беженца. Если руки похожие на рабочие, то вели в концлагерь, а если непохожие на рабочие, то расстреливали».
Двадцать первого июля всех мужчин вывели из домов и пригнали на Всполье. Здесь выясняли, кто что делал во время восстания… Вызвавших сомнение расстреливали прямо на насыпи.
Командующий Южным Ярославским фронтом Гузарский получил приказ: «Не присылайте пленных в Москву, так как это загромождает путь, расстреливайте всех на месте, не разбирая, кто он. В плен берите только для того, чтобы узнать об их силах и организациях».
Гузарский успокоил наркомат: «Захваченных с оружием расстреливаем на месте, а остальных забирает ЧК».
Расстреляли и мужа актрисы Барковской бывшего поручика Дмитрия Васильевича Ботельмана, коменданта штаба восставших. Валентину Барковскую спас сам Юрий Гузарский. Эффектная женщина в кожанке досталась командующему фронтом по праву победителя. Актриса всё еще рассчитывала на ведущие роли.
«Первый раз заговорила с Гузарским на платформе, — рассказывала потом Барковская, — прося разрешения напиться, так как целый день нам не давали воды. На допросе всё ему рассказала. За два с половиной часа допросили 73 человека, из которых осталось 18 человек, из которых было три женщины. Остальные тут же у вагона были расстреляны.
Через некоторое время в вагон пришел военный с завязанной головой и сказал, что я свободна. Я упросила караульного доложить начальнику, чтобы он меня принял, и когда меня к нему пустили, я на коленях его умоляла довезти меня до Москвы…»
Командующий фронтом Юрий Гузарский чувствовал себя героем. Он завоевал и мятежный город, и красивую женщину. 21 июля в половине двенадцатого вечера он телеграфировал в Москву: «Передайте Троцкому, что вся канитель ликвидирована. Белогвардейский штаб арестован. Я удивлен телеграммами от имени Троцкого, которые приписываю интригам всех приезжих гастролеров, которые ни в чем не помогают, но зато подкапываются под меня. Ныне, считая возложенную на меня задачу выполненной, передаю военную власть Окружному Комиссару, гражданскую — Исполнительному Комитету и возвращаюсь в Москву для доклада и разъяснения кому следует, что я отлично знаю свои обязанности».
«Гузарский с Барковской удрали, — вспоминал Громов. — Все из штаба уехали в город. Я один остался. Много пришлось терпеть от солдат, которые после награбления разных вещей рвались домой».
О судьбе бывшего командующего фронтом Юрия Станиславовича Гузарского ходили разные слухи. Говорили, что «он связался с крупной контрреволюционеркой — артисткой Барковской, находившейся в штабе белых, скрыл эту контрреволюционерку, за что был привлечен к ответственности и приговорен к высшей мере наказания».
Валентина Барковская действительно оказалась на Лубянке. Чекисты лишили Юрия Гузарского его трофея. Но в порядке компенсации он получил новое назначение. В ноябре 1918 года Гузарский принял под командование 15-ю стрелковую дивизию, воевавшую в составе 9-й армии. Но в январе 1919 года его дивизия фактически вышла из подчинения. Жестокое наказание не заставило себя ждать. С победителем Ярославля поступили так же, как он обошелся с мятежниками.
«Революционный начдив Гузарский самовольно нарушил приказ и дезорганизовал хорошо налаженную операцию, — сообщил председатель Реввоенсовета Республики Троцкий в ЦК партии. — Гузарский был расстрелян по постановлению трибунала, которому он был предан мною. После этого митингование начдивов и комиссаров прекратилось. 9-я армия сразу перешла в наступление».
Историки считают, что наказанием мятежников в Ярославле ведал член коллегии ВЧК Дмитрий Гаврилович Евсеев. В протоколе № 1 Ярославской губернской ЧК от 18 августа 1918 года написано: «Применить высшую меру наказания по отношению ко всем, принимавшим участие в белогвардейском мятеже».
По сообщению ВЧК сразу после того, как красные заняли город и нашли в театре вожаков мятежа, они расстреляли 57 человек. Потом еще 350. Еще несколько лет искали участников восстания, чтобы наказать.
Из активных участников ярославского восстания выжили немногие. Убежать удалось чуть ли не одному только полковнику Перхурову. Александр Петрович добрался до Сибири, служил у адмирала Колчака, который произвел его в генералы. После разгрома колчаковской армии Перхуров попал в плен к красным. Но прошел фильтрацию — сибирские чекисты имя Перхурова не знали. В феврале 1921 года его освободили и как опытного военспеца даже взяли в штаб Приуральского военного округа. Он составлял инструкции по ведению войсковой разведки и контрразведки. Но в мае 1921-го добрались и до него. Перхурова арестовали.
— Мне говорили, что если не будешь сознаваться, мы сдерем шкуру, — рассказал на суде Перхуров. — Меня повалили на пол и начали избиение шомполами. Эта история продолжалась до рассвета… На следующий день у меня было всё окровавлено. Ничего есть мне не дали. Потом при каждом допросе опять повторялось избиение шомполами и жгутами с проволокой. Я провел там шестнадцать дней. За это время было восемь допросов и из них шесть с избиениями, причем каждое в два-три приема…
В тюрьме у него развилась цинга. Перед отправкой в Ярославль следователь сказал:
— Мы вас немного покормим, потому что иначе вы по дороге сдохнете.
Судили бывшего полковника Перхурова в Ярославле летом 1922 года. Верховный трибунал при ВЦИКе заседал в здании старейшего русского театра им. Федора Волкова. Председательствовал печально знаменитый Василий Васильевич Ульрих, который долгие годы будет председателем Военной коллегии Верховного суда и подпишет смертные приговоры многим полководцам Красной армии.
Когда Перхуров стал рассказывать, как над ним измывались в Екатеринбургской губчека, Ульрих его прервал:
— Это нас не интересует.
В последнем слове Перхуров сказал:
— Я с самого начала своей службы глубоко был убежден, что исполняю маленькую роль в очень большом деле. Служба эта была для России. Я отдавал этой службе всё, что только мог. Во время Февральской революции я оставался на фронте. Наступила Октябрьская революция — я там же остался. Я считал, что воюю ради России, независимо от того, какое правительство сидит. Но когда мне сказали в семнадцатом году, что мы не нужны, я не мог этого понять. И вот, оставив фронт, я задал себе вопрос, нужен я России или составляю ненужный элемент. Ответ на это я буду искать в приговоре.
