Военный историк Владимир Георгиевич Кикнадзе пишет, что Управление связи Красной армии по вопросам радиослежения за судами и работой радиостанций противника зафиксировало «полное затишье» в работе полевых радиостанций белых в Крыму и «оживление» радиосвязи портовых радиостанций с кораблями и судами белого флота (Вопросы истории. 2007. № 5).
Пятнадцатого ноября Врангель с крейсера «Генерал Корнилов» радировал на транспорт «Саратов» генералу Кутепову: «Впредь до моего прибытия в Константинополь все войска и флот, находящиеся на рейде в Константинополе и проливах, подчиняются Вам».
Всем уже погрузившимся на борт предложили еще раз взвесить, действительно ли они хотят уехать. Самоходная баржа обошла все суда и решивших остаться забрала и доставила на пристань. Последние суда покинули Крым на рассвете 15 ноября 1920 года.
В 14.00 16 ноября начальник штаба флота радировал на «Генерал Корнилов» с вооруженного ледокола «Всадник»: «Все войска посажены на корабли и вышли в Керченский пролив. Посадка закончена. В городе не осталось ни одного солдата, все раненые увезены. Противника нет. Угля хватит всему отряду».
Шестнадцатого ноября командующий французской легкой эскадрой контр-адмирал Дюмениль с крейсера «Вальдек Руссо» радировал командующему флотом контр-адмиралу Михаилу Александровичу Кедрову: «Я отдал приказание Константинополю. Все мои корабли сопровождают в дороге транспорты, идущие из Крыма, чтобы в случае нужды оказать им помощь. «Алжир» сопровождает «Корнилова».
Дюмениль обратился и к Врангелю: «Обязанный немедленно вернуться в Париж, я обращаюсь к Вам с почтительным приветствием и желаю счастливого пути до Константинополя. Я счастлив, что эвакуация Крыма так благополучно закончилась. Я дал приказ «Алжиру» сопровождать «Корнилова» и служить Вашим эскортом до Константинополя».
Когда армия Врангеля ушла, полуостров оказался в полной власти большевиков, и началось массовое уничтожение белых офицеров, которые не смогли покинуть родину. Эвакуировались из Крыма 145 693 человека. Остались: 2009 офицеров и 52 687 рядовых солдат белой армии. А также много гражданских лиц, связанных с белой властью. Сколько из них было уничтожено, установить так и не удалось…
Михаила Васильевича Фрунзе, а также назначенную секретарем Крымского обкома Розалию Землячку и члена Реввоенсовета Южного фронта Белу Куна будут обвинять в беспримерной жестокости. Но расстрел врангелевских офицеров — идея Сталина. Еще до взятия Крыма он информировал Троцкого: «Приказ о поголовном истреблении врангелевского комсостава намереваемся издать и распространить в момент нашего общего наступления». Свое обещание Сталин выполнил.
Известный писатель Викентий Викентьевич Вересаев вспоминал: «Когда после Перекопа красные овладели Крымом, было объявлено во всеобщее сведение, что пролетариат великодушен, что теперь, когда борьба кончена, предоставляется белым на выбор: кто хочет, может уехать из РСФСР, кто хочет, может остаться с Советской властью.
Мне редко приходилось видеть такое чувство всеобщего облегчения, как после этого объявления: молодое белое офицерство, состоявшее преимущественно из студенчества, отнюдь не черносотенное, логикой вещей загнанное в борьбу с большевиками… давно уже тяготилось своей ролью и с отчаянием чувствовало, что пошло по ложной дороге, но что выхода на другую дорогу ему нет. И вот вдруг этот выход открывался, выход к честной работе в родной стране.
Вскоре после этого предложено было всем офицерам явиться на регистрацию и объявлялось, что те, кто на регистрацию не явится, будут находиться вне закона и могут быть убиты на месте. Офицеры явились на регистрацию. И началась бессмысленная кровавая бойня. Всех явившихся арестовывали, по ночам выводили за город и там расстреливали из пулеметов. Так были уничтожены тысячи людей».
Семнадцатого ноября 1920 года председатель Крымского ревкома Бела Кун и управляющий делами ревкома Яковлев подписали приказ № 4: «Все офицеры, чиновники военного времени, солдаты, работники в учреждениях Добрармии обязаны явиться для регистрации в 3-дневный срок. Неявившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по всем строгостям законов военного времени».
Одних отпускали, других отправляли в концлагерь, третьих расстреливали. Занимался этим начальник особого отдела Южного фронта Ефим Григорьевич Евдокимов. Его представили к награждению орденом Красного Знамени: «Во время разгрома армии генерала Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд».
На представлении к награде Фрунзе приписал: «Считаю деятельность тов. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно».
Фрунзе виноват в том, что допустил эту бойню. Но он не был ни ее инициатором, ни организатором. Он вообще не был ни жестоким, ни фанатичным. Напротив, даже в годы революции и войны он оставался весьма чувствительным человеком. Летом 1917 года он подарил близкому человеку свою фотокарточку с надписью в стихах:
Быть свободным, несвязанным,
Как движенье мечты, —
Никогда не рассказанным
До последней черты.
Николай Иванович Бухарин писал: «Этот железный полководец, перед которым трепетали враги, обладал душой исключительно нежной и мягкостью поистине изумительной. Благородный характер, открытый и прямой…»
Федор Иванович Шаляпин рассказывал, как он впервые увидел Фрунзе и других известных военачальников — в поезде Буденного, стоявшем на запасном пути Киеве ко-Воронежской железной дороги: «В Буденном, знаменитом кавалерийском генерале, приковали мое внимание сосредоточенные этакие усы, как будто вылитые, скованные из железа, и совсем простое со скулами солдатское лицо. Видно было, что это как раз тот самый российский вояка, которого не устрашает ничто и никто, который если и думает о смерти, то всегда о чужой, но никогда о своей собственной.
Ярким контрастом Буденному служил присутствовавший в вагоне Клим Ворошилов: добродушный, как будто слепленный из теста, рыхловатый. Если он бывший рабочий, то это был рабочий незаурядный, передовой и интеллигентный. Меня в его пользу подкупало крепкое, сверхсердечное пожатие руки при встрече и затем приятное напоминание, что до революции он приходил ко мне по поручению рабочих просить моего участия в концерте в пользу их больничных касс. Заявив себя моим поклонником, Ворошилов с улыбкой признался, что он также выпрашивал у меня контрмарки.
Я знал, что у Буденного я встречу еще одного военачальника, Фрунзе, про которого мне рассказывали, что при царском режиме он во время одной рабочей забастовки, где-то в Харькове, с колена расстреливал полицейских. Этим Фрунзе был в партии знаменит…
Я думал, что встречу человека с низким лбом, взъерошенными волосами, сросшимися бровями и с узко поставленными глазами. Так рисовался мне человек, с колена стреляющий в городовых. А встретил я в лице Фрунзе человека с мягкой русой бородкой и весьма романтическим лицом, горячо вступающего в спор, но в корне очень добродушного…
