В 1920-х годах внешнюю политику Москвы определяла неуверенность в собственных силах. Боязнь, что новая война может привести к свержению режима (царизм же пал в результате Первой мировой), подталкивала руководство страны к нормализации отношений с соседями. Нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин руководствовался старым принципом поддержания баланса сил, стараясь не допустить чьего-то усиления. Определяя германскую политику Москвы, Чичерин выражался так: «Поддержать слабейшего». Отсюда близкие отношения с Германией. Смертельно боялись коалиций, которые могли быть направлены против СССР.
С санкции Ленина в небольшом городке Рапалло в 1922 году Чичерин подписал сенсационный договор с Германией о взаимном признании и восстановлении дипломатических отношений. В Рапалло обе страны согласились строить отношения как бы с чистого листа, а все спорные вопросы решили самым радикальным образом: отказались от взаимных претензий.
Тайным военным сотрудничеством с Германией ведал нарком внешней торговли Леонид Борисович Красин. Он полагал, что ограничения, наложенные на Германию условиями Версальского мира, заставят немецкую армию искать обходные пути для развития военной техники, и немцы будут платить России, если помочь рейхсверу и позволить ему создавать новые образцы боевой техники на российской территории.
Леонид Красин был полпредом в Англии, затем во Франции и опять в Англии — уже до самой смерти от рака крови (ровесник Ленина, он пережил его всего на два года). Чтобы поддержать авторитет Красина, за ним сохраняли должность наркома внешней торговли. Хотя непонятно, как можно руководить целой отраслью из Парижа или Лондона. Впрочем, среди большевиков в торговых делах он понимал лучше всех.
Еще в сентябре 1921 года Красин и Радек, член ЦК и главный знаток Германии, подписали в Берлине соглашение об образовании совместного «Общества по развитию промышленных предприятий».
Среди тех, кто в Германии занимался внешней политикой, нашлось немало поклонников теснейшего взаимодействия с Россией. Большой штат хорошо подготовленных работников отличал немецкое посольство в Москве от английского и французского, штат которых был весьма ограниченным. Некоторые работники германского посольства происходили из русско-немецких семей. Они являлись сыновьями немецких торговцев и промышленников, которые приехали работать в Россию и здесь женились.
Рейхсвер приступил к созданию на территории России объектов для испытаний своей боевой техники. Первыми в Москву прибыли представители немецкой авиастроительной компании «Юнкерс», основанной профессором Гуго Юнкерсом. Они путешествовали в штатском и под чужими именами — обычная практика в то время. Немцы хотели получить концессию на производство военных самолетов (Военно-исторический журнал. 2001. № 4).
В январе 1923 года «Юнкерсу» передали бывший Русско-Балтийский завод в Филях. Немцы должны были наладить выпуск трехсот самолетов в год. Половину обязалось купить советское правительство. Горячим сторонником контракта был Михаил Васильевич Фрунзе, в январе 1925 года возглавивший военное ведомство и Главное управление военной промышленности, которое в принципе настаивало на приглашении иностранных специалистов в области авиастроения.
Восьмого июля 1925 года политбюро приняло решение: «Дать акционерному обществу «Юнкерс» заказ на серийное производство бомбовозов».
Но ведомство госбезопасности крайне настороженно относилось к экономическому сотрудничеству с Германией. Чекисты считали иностранных инвесторов и работавших в России иностранных специалистов шпионами.
Чичерина раздражало особое внимание чекистов к немецким партнерам, чего он не скрывал от заместителя наркома иностранных дел Льва Карахана: «Тут мы наглупили больше, чем в чем-либо другом. Идиотское вмешательство Уншлихта (заместитель председателя ГПУ. — Л. М.) грозит уничтожением одному из главнейших факторов нашей внешней политики».
Дзержинскому всё виделось в ином свете. Вместе с Ворошиловым они обратились в политбюро: «Нам нет никакого расчета связывать судьбы своей авиапромышленности с «Юнкерсом». Испытанных военных конструкций у «Юнкерса» нет. Версальский договор зажал творческую мысль немцев в этом отношении, и они плетутся в хвосте за другими странами, где ограничений нет. Военные достижения, которые имеются у «Юнкерса», возможны были только благодаря опыту завода в Филях, то есть на наши деньги и при нашем содействии. И в дальнейшем «Юнкерс», по-видимому, собирается развивать дело военного самолетостроения исключительно за наш счет».
Феликс Эдмундович недооценил немецких партнеров. Известный конструктор Гуго Юнкерс владел крупнейшим в Германии авиационным заводом, на котором построил первый в мире цельнометаллический самолет. Его компания стала одним из трех основных производителей боевых машин и обеспечила вермахт бомбардировочной авиацией…
Со своим заместителем Ягодой и начальником иностранного отдела ОГПУ Михаилом Абрамовичем Трилиссером Дзержинский поделился такими соображениями: «У меня сложилось впечатление, что вообще германское правительство и монархические, и националистические круги ведут работу на низвержение большевизма в СССР и ориентируются на будущую монархическую Россию… Случайно ли, что концессия «Юнкерса» фактически ничего почти делового нам не дала? Верно ли, что в этом только мы сами виноваты? Что из себя политически представляет фирма «Юнкерс» и ее аппарат?»
Основания для претензий к «Юнкерсу» были (Независимое военное обозрение. 2001. № 30). Скажем, советское правительство настояло на том, чтобы немецкие партнеры наладили выпуск в России алюминия, производство авиационных моторов и подготовили советский персонал, который через пять лет полностью заменил бы на производстве немцев. Это обязательство немцы не выполнили. Предполагалось, что «Юнкерс» станет производить 300 самолетов в год. Но за четыре года было произведено всего 100 самолетов-разведчиков Ю-20 и Ю-21 для армейской и морской авиации. Однако же уличить немецких партнеров в подрывной деятельности не удавалось.
Тем не менее начальник контрразведывательного отдела ОГПУ Артур Христианович Артузов доложил Дзержинскому, что концессии — просто прикрытие для шпионов, а работающие в России немцы чуть ли не поголовно занимаются разведывательной деятельностью. Артузов предложил все эти концессии ликвидировать. Точка зрения чекистов возобладала. 26 января 1926 года сменивший Фрунзе новый нарком Ворошилов доложил политбюро, что концессию нужно ликвидировать и создавать собственное производство.
Иностранных владельцев просто выставляли. Всё их имущество переходило в полную собственность Советского государства. На тех же станках и по тем же чертежам выпускали ту же продукцию, которая отныне считалась отечественной.
В основу первого советского бомбардировщика ТБ-1 (АНТ-4) в 1925 году была положена цельнометаллическая конструкция с гофрированной обшивкой, которая использовалась на немецких бомбардировщиках. Преимущество цельнометаллических самолетов состояло в том, что их можно было держать на открытом аэродроме, а не в ангаре. Немцы даже пытались возбудить уголовное дело против конструктора Андрея Николаевича Туполева, обвинив его в нарушении патентов на металлическое крыло (Независимое военное обозрение. 2001. № 30). Серийное производство советского бомбардировщика организовали на том же авиационном заводе в Филях, где «Юнкерс» строил для советских военно-воздушных сил самолеты-разведчики Ю-20 и Ю-21.
