Потом Коряковцев не раз вспомнит историю, как он, вчерашний специалист по артиллерии, в кратчайший срок переквалифицировался в пулеметчика. Так было надо — и Ливадий подчинился обстоятельствам. В него, сомневавшегося в своих силах и колебавшегося, Калашников вдохнул такой заряд веры, который просто потряс Коряковцева. Со временем он признается, что Михаил Тимофеевич не признавал людей, пасующих перед чем-либо, как не признавал и тех, кто работает только сам за себя. Он отлично знал по своему опыту, что только в коллективе единомышленников, с преданными друзьями и товарищами можно и делать крупнейшие свершения, решать сложнейшие вопросы, и ходить на охоту, рыбную ловлю, и даже выпивать.
А тогда, после мучительных раздумий и напряженных вычислений, Коряковцев получил параметры, которые (о, ужас!) не совпали с экспериментальными данными. После нескольких пересчетов пришлось специальными коэффициентами скорректировать данные, но и они все равно не совпадали. Наступал час пик. С несколько виноватым видом Коряковцев прибыл к Калашникову.
Михаил Тимофеевич вспоминает об этом эпизоде в своих мемуарах. По его мнению, Ливадий Георгиевич вложил в эту нелегкую работу душу, выполнил ее добросовестно, с присущей ему энергией и напористостью.
Но эта оценка будет потом. А тогда, по горячим следам, он вынес на представленные Коряковцевым расчеты следующий вердикт:
— Ливадий Георгиевич, а знаете, наука не может объяснить, почему летает майский жук, форма-то крыла не та. Более того, винт вертолета тоже не рассчитывается — а вертолет летает. Винт изготавливают только экспериментально, только путем доводки. Да мало ли чего в жизни неизведанного. Придет время, и люди многое будут знать. Ведь наш пулемет тоже никто не знает. Пока не знаем и мы, но я чувствую — мы на правильном пути. Формулы не могут учесть все многообразие факторов, связанных с формой ствола, влиянием нарезки ствола, хромирования, связанных с патроном, порохом и пулей, и еще многих других, внешних и внутренних. Ведь все они по-своему индивидуальны. Более того, само измерительное оборудование, приборы, тензометрические датчики также индивидуальны и имеют свои погрешности. Так что не расстраивайтесь, результатами расчетов я доволен. А что не так, будем доводить после больших и длительных испытаний, которые нам предстоят. Вот тогда все будет уточняться и корректироваться. Вы и убедитесь, все ли правильно было рассчитано.
Конечно, слова те потрясли Коряковцева. Он окончательно понял, с кем свела его судьба. Руководил работами человек нестандартного мышления, гениальность которого по-настоящему воплотилась в конструкции единого пулемета.
Долго возились с «гусем» — механизмом извлечения патронов из ленты. На конструкторском сленге «гусь» — двухпальцевые щипцы наподобие клюва. Это было главное препятствие, без которого дело дальше не шло.
Наконец проблему разрешили. Было уже пять часов утра, а Калашников и Крупин все еще колдовали на работе. Наконец «эврика!». Решение по извлечению патрона из ленты найдено. Выстроили полную схему взаимодействия механизмов и деталей пулемета. Теперь пора и домой, попить чаю и снова на работу. Как всегда, к восьми.
Этап от постановки задачи до изготовления первого опытного образца уместился в два месяца. На испытаниях образец строчил, словно машинка «Зингер», — мелодично, ритмично и безотказно.
Нужно показывать пулемет Дейкину. Звонок в ГАУ, и Дейкин в Ижевске. Встреча в слесарной мастерской. На столе единый пулемет Калашникова. Владимир Сергеевич был потрясен. Чтобы за такое короткое время — невероятно. Но факт налицо, причем это уже четвертый опытный образец. Дейкин разобрал и собрал изделие. От души улыбнулся:
— Молодец, Михаил Тимофеевич! Хорош пулемет, хорош. Но как получить разрешение на участие в конкурсе?
И тут раздался звонок из Миноборонпрома. Значит, уже донесли. Разговор был жестким — рекомендовали прекратить заниматься самодеятельностью. Работа, дескать, не в плане, средств на нее нет и пр. Калашников попробовал возразить. Бесполезно. Напрасно он пробовал оправдаться и просьбой ГАУ.
Нужно идти к директору завода — сделал вывод Калашников.
С Белобородовым у Михаила Тимофеевича были непростые отношения. Но в этот раз Иван Федорович решительно поддержал Калашникова. К тому времени уже было сделано четыре образца. Но для опытной партии и сравнительных испытаний нужно было как минимум 25. Где найти средства? Белобородов решает взять их из статьи на модернизацию автомата. Там образовалась экономия — опять же благодаря усилиям группы Калашникова. Но требовалось как минимум полтора месяца, а за это время конкуренты уже выйдут на финишную прямую. Что делать? Вызывать огонь на себя. И тогда Белобородов снимает трубку ВЧ, на другом конце провода раздался голос Р. Я. Малиновского.
— Товарищ министр обороны! Прошу приостановить испытания пулемета Никитина. У нас есть пулемет не хуже, он практически отработан. Нужен месяц, и мы представим его на сравнительные испытания. Кто конструктор? Конечно, Калашников… ГАУ конструкцию одобрило.
Говорили «на одной волне». Это означало, что испытания единого пулемета Никитина — Соколова будут приостановлены и к сравнительным испытаниям допустят аналогичный образец конструкции Калашникова. Что потом началось! Министерство оборонной промышленности переполошилось. Сильнейшее сопротивление было оказано и в ходе заводских, и на этапе войсковых испытаний. Объяснялось все просто: огромные средства уже были потрачены на большую партию единого пулемета, поэтому авторы были вынуждены отчаянно бороться за свой престиж. Последнее слово, как всегда, было за ГАУ.
Опытная серия пулеметов Калашникова была изготовлена «Ижмашем» в невиданно рекордные сроки. Причем в двух версиях — на сошках и на станке. Правда, помучились с треножным станком. Решение подсказал все тот же Дейкин.
— Возьми из музея ГАУ, — посоветовал он Михтиму, — другого выхода нет. — И оказался прав. Как и в том, что предложил договориться с самим Е. С. Саможенковым о приспособлении станка под пулемет. Евгений Семенович не отказал. В 1964 году он получит в числе других конструкторов Ленинскую премию за разработку единого пулемета ПК.
Конкуренты протестовали, жаловались на ГАУ, в том числе из-за станка. Калашников обвинялся в самоуправстве. Но все было бесполезно — на стороне Калашникова были и ГАУ, и конструктор станка. Обстановка тем не менее на испытаниях была нервозная до неприличия. В результате — оба образца были допущены к войсковым испытаниям.
Развернувшаяся между ижевскими и тульскими оружейниками борьба была жестокой. Строго-настрого запрещалось говорить о ходе испытаний открытым текстом по телефону. Помогало то, что еще во время испытаний ручного пулемета Михаил Тимофеевич отладил систему «кодовой» связи со слесарями-отладчиками, работавшими на полигонах.
Вести оттуда могли быть следующего содержания: «Решето хорошее. Хожу — руки в карманах». «Решето» на жаргоне оружейников означало такой показатель, как кучность стрельбы. «Труба» была стволом, «машина» — автоматом. А «руки в карманах» следовало понимать так, что, несмотря на запрет представителям КБ делать какие-либо записи во время испытаний, в кармане у слесаря-отладчика были бумага и карандаш.
