Кроме того, эта фраза для группы Калашникова была своеобразным фирменным символом: на заводе все делалось так, что на полигоне к образцу не требовалось прикасаться руками.
Пройдет много лет, и в день своего 85-летия Калашников скажет, что между ним, туляками и ковровцами сложились теплые отношения. Что и в Туле, и в Коврове они встречаются не как конкуренты, а как добрые друзья. Это характерная черта российских оружейников. В наше время конструктор-одиночка обречен на провал. Оружие рождается не где-то в подполье — в его создании участвуют сотни инженеров и технологов, сотрудников заводов, полигонов, институтов.
Вот и тогда, в июне 1961 года, очередные испытания были намечены в НИИ-61. Институт располагался в Климовске Московской области и занимался разработкой, исследованиями, испытаниями стрелкового оружия вплоть до 37-мм калибра, а также патронами и порохами. Здесь были очень хорошая исследовательская база, комплекс климатических испытаний. Он позволял оценивать воздействие жестких климатических условий на оружие, проводить стрельбы в диапазоне температур от — 50 до +50 градусов по Цельсию.
Калашников знал, что между НИИ-61, Тульским оружейным заводом, Миноборонпромом и Советом министров СССР давно сложилась цепочка выгодного перемещения кадров. А для ее поддержки, разумеется, накоплен достаточно мощный лоббистский потенциал. Конечно, все это в интересах разработок туляков. Что мог противопоставить Ижевск? Только одно — явные преимущества образца.
На испытания отобрали пять пулеметов. Калашников взял с собой Коряковцева. Главный инженер НИИ-61 Олег Сергеевич Кузьмин сообщил, что пулемет Никитина уже ставится на Ковровском заводе на массовое производство и образец, следовательно, будет взят непосредственно с конвейера. Расчет был на то, чтобы присутствующие смекнули: качество тульского изделия, несомненно, будет лучше мелкосерийного варианта Калашникова. Это закон. Но там, где Калашников, в чем мы не раз убеждались, некоторые законы дают сбои.
Калашников уехал, а Коряковцев стал свидетелем тяжелейших испытаний. Все шло хорошо, пока не начался отстрел пулемета «в зенит» — вверх под углом 85 градусов. Дело в том, что при стрельбе в «зенит» возвратная пружина, предназначенная для перемещения после выстрела подвижных частей вперед с целью извлечения патрона, находилась под двойной нагрузкой. Во-первых, она преодолевала силы трения трущихся поверхностей (в частности, между рычагом перемещения патронной ленты и затворной рамой) за счет накопительной кинетической энергии. Во-вторых, она находилась под давлением полного веса подвижных частей, что снижало надежность пулемета. В пулеметах соперников движение назад после выстрела затворной рамы было основано на других принципах. В конструкции Никитина пороховые газы воздействовали на затворную раму более длительное время, нежели в системе Калашникова. Это и вызывало опасение Калашникова. Михтим своевременно приготовил «рояль в кустах». В случае возникновения шероховатостей при стрельбе с наклоном он поручил Коряковцеву выставить пулемет с роликом на рычаге. Позже Калашников узнал, что точно к такому же решению пришел и Никитин.
Следующий этап проходил на военном полигоне Ржевка возле Ленинграда. Шел отстрел пулемета короткими очередями в морозильной камере. Вентиляторы имитировали ветер со всех сторон. Температура — 55 градусов. И тут пулемет возьми да и запрыгай, как козел на привязи. После 7—12 выстрелов не смог остановиться и отстрелял всю патронную коробку в 200 патронов.
Испытания повторили — то же самое. Коряковцев позвонил Калашникову. Состоялся разговор на эзоповом языке — ведь могли подслушивать. Однако Калашников был невозмутим. Только что и пропел в трубку какую-то чудную прибаутку: «Трактор в поле пыр-пыр-пыр, я в колхозе дыр-дыр-дыр».
А утром Михтим уже был в Ленинграде. Взял пулемет, что-то в нем подпилил и подправил, и порядок, вопрос был снят. Изумленному помощнику объяснил, что не был выдержан режим термообработки, вот шептало и сносилось на морозе гораздо быстрее, чем в обычных условиях. Надо же, подумалось Коряковцеву, ведь Калашников захватил с собой из Ижевска новое шептало с нормальной термообработкой.
Только через несколько лет М. Т. Калашников раскрыл смысл прозвучавшей тогда поговорки: что просмотришь в тракторе зимой, то и получишь в поле летом — дополнительные заботы, потерю времени. Вот и весь смысл.
Войсковые испытания прошли в июле — августе 1960 года в четырех военных округах — Московском (на базе курсов «Выстрел»), Туркестанском, Одесском и Прибалтийском. Из Ижевска для контроля ситуации убыли конструкторы: в Среднюю Азию — Крупин, в Одессу — Пушин, Коряковцев — в Прибалтику, а Старцев — в Москву. На хозяйстве остался Калашников. Помогал ему Крякушин, то и дело выезжая на оперативные задания. Чтобы не злить спецслужбы, как всегда, договорились о телефонном и телеграфном лексиконе. В экстренных случаях выезжал в войска и сам Калашников.
В Самарканде возникла проблема, с которой Крупин не мог справиться. Разогретый до красноты ствол пригорал намертво к ствольной коробке, да так, что молотком не оторвать. Пришлось вызывать Калашникова срочной телеграммой. Через сутки он был на месте. Решение принимается им моментально — писать заявление в испытательную комиссию на выдачу трех стволов. В сопровождении военпреда завода «Ижмаш» Малимона Калашников дорабатывает стволы. Требовалось нанести декоративное хромирование на посадочные места стволов. Местная оружейная мастерская после некоторых уговоров решилась помочь. Всю ночь рабочие снимали хром с посадочных мест ствола и хромировали заново. Пригорания больше не было.
Следующий этап — погружение пулеметов в арык, где ила больше, чем воды. После «стирки» в воде поступила команда: «На берег, огонь!» Образцам ПК хоть бы что, а тульские стали отплевываться одиночными выстрелами. Повторили — реакция та же. Потом — волочение танками в пыли, и вновь эффект «вывешенности» трущихся деталей в ствольной коробке себя оправдал.
И еще один фрагмент испытаний. При снятии ствола газовая трубка перемещалась свободно, она не была закреплена со ствольной коробкой. В условиях Средней Азии это было недостатком. На устранение дали 30 дней. Надо было соединить детали. Калашников стал неразговорчивым, явно нервничал. Потом сказал: если мы не найдем решения, мы ни к черту не годимся. На 24-й день Калашников решение нашел: изменил только пластину, расположенную на газовой трубке, которую он выпилил на тисках за ночь. Рассоединение происходило простым нажатием большого пальца. Воистину — все гениальное просто. Сейчас ни один солдат не обратит внимания на эту защелку. На 28-й день Крупин с пулеметом был в Самарканде. Общий результат — 2,5:1,5 в пользу «Ижмаша». На стрельбище в Калининграде, вслушиваясь в отстрел пулемета Никитина, Калашников вдруг спрашивает у подполковника Онищенко, руководившего испытаниями:
— Какое количество выстрелов предусмотрено методикой?
— 7—12, — последовал ответ.
— А мне кажется, что отстреливают по 7—10.
Стали считать — оказалось, по 9. Попросили солдата сделать несколько очередей по 12 — отстрелянная лента стала перехлестываться через пулемет, а это был серьезный недостаток конкурента. Плюс сильная отдача приклада — пулемет Никитина работал жестко, энергичнее калашниковского, поскольку в его конструкции было постоянное давление в газовой каморе и, соответственно, более активное воздействие на затворную раму. Были даже случаи ранения щеки пулеметчика. В это время в Калининград прибыл Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров. Он долго жал Калашникову руку. Потом поочередно отстрелялся из пулеметов Калашникова и Никитина. Лента в пулемете Никитина перемещалась неспокойно, отвлекая от стрельбы. Ротмистров подозвал представителя Никитина и без всяких нравоучений спокойно сказал: передайте Никитину об этом недостатке немедленно, пусть принимает меры. А вообще равняйтесь на Калашникова — он никогда не выставляет на серьезные испытания свои образцы недоработанными. Они всегда у него работают как часы.
