Воссоединившись с родным театром, балерина вернулась к своему репертуару. В 1943 году местный поэт Борис Михайлов посвятил ей стихотворение:
Я звуки скрипок плохо слышал.
Уже, теряясь, далеки,
Как отшумевший дождь по крышам,
Они стекались в ручейки.
Им подговаривала арфа.
В каком-то сказочном бору
Я видел руки: легким шарфом
Они играли на ветру
И трепетало чье-то тело,
Как ива утром у реки,
Потом, как облако, летело,
От зноя таяло и млело
И гасли скрипок ручейки.
Уланова нередко получала письма от тех «незнакомых, но неизменно дорогих защитников родины», перед которыми выступала в театре, на концертах, в госпиталях. Для сражавшихся мужчин ее образ стал символом правды, святыней, идеалом, дающим силы выдержать отчаяние военных будней. Один из солдатских треугольников Галина Сергеевна показала журналисту Л. М. Бернштейну, а тот для театральной многотиражки «За советское искусство» сочинил статью за подписью балерины:
«В раскинувшемся среди заснеженных лесов гостеприимном уральском городе Молотове работал эвакуированный сюда наш театр — Ленинградский оперы и балета имени Кирова.
Однажды морозным зимним утром 1943 года я пришла на репетицию. Мне вручили письмо. Незнакомый почерк на конверте. Штамп ППС
[25].
«Добрый день, Галина Сергеевна!
Пусть мой незнакомый почерк не удивляет Вас. Ведь Вас многие знают и любят… Маленький домик, из которого я Вам пишу это письмо, одиноко стоит на опушке большого соснового леса… «Маленький домик» у нас, по-военному, называется «караульное помещение». На столе стоит Ваша фотография (Лебедь из балета ‘Лебединое озеро’).
Два дня назад эта фотография была найдена нашими бойцами в одном из разрушенных войной крестьянских домов. Около двух лет пробыла она в немецком плену. Ее сняли со стены комнаты, в которой жил начальник немецкого гарнизона обер-лейтенант Альберт фон Кризе… Немецкий гарнизон и обер-лейтенант недавно разгромлены нашими частями. Ваша фотография — вещественная характеристика «нового порядка» в Европе. На фото — две пулевые раны. Очевидно, пьяный обер-лейтенант был большим «ценителем» искусства.
Вот и всё, что я хотел Вам рассказать. Я бы послал Вам Вашу оскорбленную фотографию, но она не принадлежит мне. Да и нужно ли это делать? Ее берегут. За нее мстят. Ее любят… Кто-то рядом поставил большой букет осенних полевых цветов (ох уж эти ленинградцы!).
С приветом (подпись)».
За время войны с немецкими фашистами я получала много писем от фронтовиков, но это письмо меня как-то особенно тронуло. Все мои мысли были обращены к обитателям «маленького домика» — автору письма и его боевым товарищам, отстоявшим в жестоких боях свободу и культуру великой Родины, счастье всего мира».
Потом это письмо не раз упоминалось Галиной Сергеевной, обрастая некоторыми подробностями. Возник новый вариант:
«На рассвете выбили немцев из деревни, и вдруг увидели на земле простреленную фотографию Лебедя — Вашего Лебедя, уважаемая Галина Сергеевна. Мы унесли ее к себе в землянку. И, пока мы на отдыхе, у дневального появилась дополнительная обязанность: вступая на дежурство, сменять полевые цветы, которые ежедневно ставятся возле этой фотографии. Ваш Лебедь, Галина Сергеевна, тоже борется против фашизма.
Ваш Алексей Дорогуш. 1942 г.».
Недоброжелатели ухватились за эти тексты и принялись делать из Улановой «фарисейку и ханжу», роняющую притворную слезу над «письмом с фронта». Хвала завистникам — они, как никто, умеют добавить перца славе гения. Между тем этот улановский сюжет был достоин кисти Александра Ивановича Лактионова. В середине 1940-х он написал картину «Письмо с фронта» — хоть и с иным содержанием, но зато с тем же просветленным смыслом. Сама балерина настаивала:
«Я рассказываю всё это не только и не столько для того, чтобы признаться, как приятно и трогательно было такое внимание, внимание людей, каждую минуту готовых ринуться в бой, быть может, на верную смерть, и всё же помнящих о театре, об искусстве. Я говорю сейчас о том, как приходит ощущение кровной, нерушимой связи с народом, своего неоплатного долга перед ним, перед каждым солдатом, с такой нежностью хранившим память о радости, полученной некогда в театре».
Были еще три друга-ленинградца, страстные поклонники Улановой, которые, уходя на фронт, передали балерине самодельную пластинку с записью посвященных ей стихов. В живых остался один, Августин Мухин. Со своим кумиром он познакомился только во время съемок фильма «Мир Улановой» и буквально терял дар речи от волнения.
Поэт Михаил Львов признавался, что еще до войны стал носить в кармане улановскую карточку и пронес ее через военные и первые послевоенные годы:
«По несколько раз в день я смотрел на эту фотографию — и это мне помогало сохранять в душе, беречь — и святое поклонение чуду искусства, красоты, и веру во всё прекрасное.
Я нынче страшным расстоянием
От мирной жизни отдален,
И вспомнить я не в состоянии
Театра свет, ряды колонн,
И лебединые страдания,
И лебединую беду.
Я только слышу тут рыдания
И только вижу лебеду.
Несколько лет назад мне посчастливилось попасть на вечер, посвященный 30-летию работы Улановой в Большом театре. И когда Григорович со сцены рассказал о том, что многие солдаты на фронте в карманах носили фотографии Улановой, я говорил и себе, и соседям по залу Сергею Наровчатову и его жене, что это и обо мне. Искусство Улановой, чудо ее обаяния навсегда вошло в мою жизнь, украсило и обогатило ее. И, наверное, так могут сказать миллионы людей — поклонников гениальной балерины».
А у Галины Сергеевны текла — нет, стремительно неслась — напряженная жизнь, далекая от лирики и сантиментов. Когда Красная армия освободила Харьков, Уланова сразу устремилась туда. Балерина вспоминала:
«В театре — холод невероятный. Публика сидит одетая, мы, конечно, в легком театральном костюме. Выходишь на сцену — будто ныряешь в ледяную воду. После окончания номера, выходя раскланиваться, накидываешь кофточку. Но выступали мы перед жителями только что освобожденного города, перед нашими героями-солдатами, которым завтра предстояло идти в бой. Их радушный прием давал нам чувство сопричастности в деле служения Родине, уверенность в скорой победе. И перед этим чувством меркли все трудности и неудобства».
В конце ноября 1943 года она в группе артистов приехала в освобожденный Киев, чтобы дать «для наших воинов-освободителей» несколько концертов в уцелевшем здании Театра оперы и балета имени Шевченко. Уланова свидетельствовала:
