Во время работы над ролью Золушки Уланова написала заметку в театральной многотиражке:
«Как наметил мне режиссер, я старалась найти самое главное и понять это главное. Мало усвоить схематический рисунок роли — необходимо убедиться в том, что ты делаешь, зачем и почему. Я всегда хочу понять, почувствовать и найти в себе те черты и свойства характера, которые ближе к намеченному образу. Вот в этих поисках я и нахожусь в настоящее время».
И всё-таки суетная феерия не позволила Галине Сергеевне полностью развернуть свое лирическое дарование. Она стремилась воплотить подлинную «взрослую» сказку Перро с глубоким философским планом, а ей предлагали существовать в адаптации для дошкольников. В этом материале прекрасно себя чувствовали Лепешинская и Семенова, которые действительно танцевали «феерично», а вторая — даже выспренно шикарно. Львов-Анохин тонко подметил: «Золушка Улановой взрослее, ее детская импульсивность, столь яркая и острая у Лепешинской, заторможена мудростью, осторожностью уже много терпевшего и вытерпевшего сердца».
Надо сказать, улановская трактовка партии Золушки была несколько противоречива: с одной стороны, балерина пыталась преодолеть «страдательность» роли, с другой — ей претило понимание счастья как «неожиданного благодеяния». Желая актуализировать сказочный образ, Уланова придавала ему качества терпеливости и мужества. Никаких подарков судьбы — всё завоевано смирением и трудолюбием. Однако такая интерпретация явно конфликтовала со всем строем феерии.
Голубов-Потапов откровенно признался, что в образ главной героини, как он истолкован театром, Уланова «вошла случайно»: «Золушку мы представляли другой. Вероятно, другой ее видела и Уланова».
Сама балерина писала:
«Сказка о Золушке была моей любимой сказкой в детстве. Мне нравилась эта добрая, веселая, безобидная девушка. И когда мне предложили роль Золушки, я с увлечением принялась за работу.
Я пробовала уговорить Прокофьева отдать Золушке чудесную музыкальную тему Феи-нищенки, которая мне очень нравилась. Но то были совершенно тщетные попытки. Прокофьев — композитор очень индивидуального видения, огромной творческой воли и принципиальности, неспособной ни на какие компромиссы. Если он видел, если слышал тему, свойственную Фее-нищенке, то ничто и никто не мог бы поколебать его и заставить отдать эту тему Золушке или какому-нибудь другому персонажу.
Сама мысль балета Прокофьева — победа человеческой доброты, скромности, трудолюбия — очень привлекала меня. Золушка покоряла своей душевной чистотой. Она так незлобива, так искренне и горячо верит в торжество справедливости и добра! Даже тяжкие испытания, выпадающие обездоленной падчерице, я воспринимала как преддверие грядущей радости. Что бы ни случилось, Золушка верит, что хорошее время наступит непременно. Основные музыкальные характеристики Феи-нищенки, Золушки, Принца полны предчувствия счастья. Эта основная мысль Прокофьева передается в чудесных мелодиях, в тончайших нюансах и оттенках, переносящих нас в глубокий, нежный душевный мир героини. Ее чувства я и стремлюсь передать в танце. <…>
Я танцевала Золушку, но я как-то не очень любила эту роль. Мне кажется, что должно быть немножечко больше мысли, сказочности, какой-то недосягаемости и мечты. В конце концов, мысль в «Золушке» сводится к тому, что у мачехи одна дочь более любима, а другая менее, но ведь этого мало. Нужно, чтобы в роли можно было страдать, думать, мечтать».
Тем не менее Уланова не переставала исполнять эту нелюбимую партию. Она даже была отмечена благодарственным приказом по ГАБТу за «высокосознательное отношение к производству, выразившееся в срочном участии в спектакле «Золушка» 9 ноября 1946 г., в котором она не выступала более 1/2 года».
В 1946 году за роль Золушки Уланова получила свою вторую Сталинскую премию. Юрий Слонимский прислал ей поздравление:
«Дорогая Галина Сергеевна!
Пытался послать Вам поздравительную телеграмму, но телеграфный лаконизм делал мои слова казенными, мелкими.
Конечно, каждое награждение балетного артиста укрепляет уважение к этому искусству. Но всякий Ваш успех, всякая Ваша творческая победа имеет куда большее значение. Ведь именно в Вашем творчестве познаются глубже и яснее всего ведущие тенденции нашего современного балета. Поэтому хотелось бы, чтоб сценаристы, балетмейстеры, композиторы сочиняли балеты так, как Вы их танцуете. Конечно, это возможно лишь приблизительно — Вы неповторимы. Эта неповторимость и делает Ваши успехи особенно драгоценными. Я счастлив, что в моей аргументации есть, благодаря Вам, самый убедительный довод: «Хотите понять — взгляните на танцующую Уланову». Этот довод не раз выручал меня в критические минуты. А в часы тяжелого раздумья, как у всех нас бывает, я укрепляюсь в своих убеждениях, вспоминая опять же Вас.
Это обязывает меня, поздравляя Вас с наградой, благодарить за помощь мне. От души рад каждому Вашему общественному признанию. Надеюсь, что ежегодно буду свидетелем новых».
Сама Галина Сергеевна считала лучшей Золушкой Раису Стручкову, получившую эту роль в 1947 году. Именно Стручкова в 1960 году снялась в фильме-балете «Хрустальный башмачок» по спектаклю Захарова.
Анна Ахматова саму Уланову видела сказочной героиней, не обладавшей какими-то выдающимися качествами, отличавшими ее от всех великих балерин, «скромной и незаметной Золушкой среди них; но как Золушка победила всех своих сестер, так и она поднялась на особую, недоступную остальным высоту».
Апогей
Свою личную пятилетку «восстановления и развития» 1946–1950 годов Уланова открыла 11 января премьерой «Шопенианы», где исполнила седьмой вальс и прелюд. Специально для нее Леонид Лавровский возродил на сцене Большого театра этот фокинский шедевр. Галина Сергеевна предпочла на новом месте службы не выпускать из рук ролей, которые принесли ей известность.
Московская публика, давно не видевшая «Шопениану», осознала, насколько прекрасна эта хореографическая «пастель» и как трудна для исполнения, хотя не изобилует техническими выкрутасами и даже сторонится их. Завоевать благосклонность зрителей в столь идеально-романтическом балете дорогого стоит. К счастью, произошло полное совпадение сильного в лирике Лавровского с обладавшей лирическим даром Улановой.
Впрочем, военное время, пощадив крылышки Сильфиды, упразднило в ее движениях трогательную мягкотелость. Теперь звуки Шопена сопровождали их сдержанную грациозность. Балерина переосмысливала роли, тактично изменяла их нюансировку, согласуясь со своим воззрением, и, таким образом, актуализировала искусство балета. Сама она говорила:
«Тут уже приходилось заниматься не только чистой техникой, а здесь техника нужна была как помощник, как средство выразительности, с ее помощью можно было выразить все чувства, все переживания. У меня по названию спектаклей было не очень много. Но я танцевала их в разные периоды, в разное время. Я становилась старше, появлялся опыт и чисто житейский, и театральный, и кругозор становился больше. И поэтому, мне кажется, что каждый спектакль был для меня новым, хотя они были одного и того же названия».
