Директор миланского театра «Ла Скала» пригласил нас дать два концерта в его театре. Но потом выяснилось, что итальянские власти запретили наши выступления в государственном театре. Антонио Гирингелли (директор театра. — О. К.) специально отправился в Рим и добился отмены этого запрета.
В Милан мы приехали вечером. Шел дождь. С вокзала нас привезли в гостиницу. А утром мы отправились в театр. Репетиционные залы оказались маленькими, плохо оборудованными. В одной маленькой комнатке для переодевания мы увидели фотографии с автографами знаменитых русских балерин Анны Павловой и Тамары Карсавиной.
Концерты в «Ла Скала» проходили с успехом, и Гирингелли пригласил нас приехать к ним для участия в спектаклях на целый сезон или хотя бы на три месяца. Но ничего потом из этих добрых намерений не вышло.
Из Милана мы выехали в Венецию. Воздух, наполненный запахом моря, пьянит. Плывем вдоль дворцов, храмов. Впечатление такое, что в городе наводнение. Всё волшебно, как в сказке. Чувство восторга перед этой красотой передать невозможно. Венеция воздушная, великолепная…
Мы должны были выступать в театре «Ла Фениче». Нас поселили в гостинице «Таверна Феличе». Но и здесь, в Венеции, итальянские власти приготовили очередной сюрприз. Не успели мы сдать паспорта администратору, как явился полицейский и заявил, что «синьора Уланова должна в 24 часа покинуть Италию». И это в то время, когда афиши висят по городу, все ждут наших выступлений. Представителям Комитета по делам искусства и представителю общества «Италия — СССР» пришлось улаживать этот вопрос в полиции.
Концерт прошел прекрасно. После Венеции мы по приглашению итальянской радиокомпании должны были дать два концерта в Риме, а затем в Неаполе и Генуе, но нас известили, что гастроли запрещены, и мы уехали».
Премьер французской труппы Жан Бабиле сказал: «Я поражен бесподобной техникой и красотой танца Улановой. Мы многому должны у нее учиться». Маэстро Валентино Буки в своей статье отметил, что «из чуда эмоционального танца Улановой рождается впечатление полного отсутствия какого-либо усилия»: «Самые смелые па выполняются с полной естественностью, ее движения кажутся несущими свободу и радость». Известный критик Верил де Зоэт писал: «Казалось, что она всегда на грани полета, что она улетит, и это неудивительно, так как она создала такое ощущение, будто ее крылья — в воздухе, будто каждый атом ее тела подчиняется воле ее танцующего духа. Конечно, чудо ее выразительного танца могло расцвести только благодаря мастерству владения техникой, которая является традицией многих танцовщиц в России, но ведь танцует гений Улановой, а не ее техника». Газета «Маттино» заявила, что ее танец «выходит за пределы сцены».
Ведущий критик Джеймс Френч писал в журнале «Дансинг таймс» в 1951 году:
«Галина Уланова, на концерте которой я присутствовал во Флоренции, — лучшая балерина, до сих пор мною виденная. <…>
Величие ее состоит из двух элементов — один из них глубоко личный, а второй — в различной степени свойствен всем русским танцовщицам, обучавшимся непосредственно в России, царской или коммунистической.
Ее выдающееся личное качество — лиризм… Посмотрите в ее исполнении «Умирающий лебедь» и вальс из «Шопениа-ны». Я уверен, что никто из западных танцовщиц не может с нею сравняться в лирических ролях…
Уланова не любит виртуозности ради виртуозности. С этой точки зрения интересно проанализировать исполненное ею во Флоренции адажио из третьего акта «Щелкунчика». Она сумела даже этот образец классической виртуозности напитать своим собственным, особым лиризмом. <…> Но если лиризм Улановой придает личное, индивидуальное отличие танцу, то с другими русскими танцовщицами она разделяет свою благородную, величавую манеру.
И это качество более всего дало ей возможность победить во Флоренции и даже победить к явной своей выгоде многочисленные неудобства ее выступления, так как она танцевала без кордебалета, под сопровождение одного только рояля и на фоне одного только задника… Эта благородная, величавая, царственная русская манера является свойством совсем разных танцовщиц — Даниловой, Немчиновой, Карсавиной, Спесивцевой; это, по-видимому, отличительные черты той школы, которую они получили в Петрограде или Ленинграде.
Это манера, которую легче заметить, чем сформулировать; из ее отличительных особенностей, безусловно, выделяются изумительная посадка головы, прямая спина и законченность, придаваемая каждому движению руки или ноги. Ни одно движение в исполнении Улановой, как бы просто оно ни было, не кажется тривиальным.
…это, конечно, исходит от той высокой традиции обучения классическому танцу, которая перешла, почти без перерыва, от училища Мариинского театра к училищу театра имени Кирова.
О советском балете как таковом можно высказывать много критических замечаний, но перед советскими артистками балета и их педагогами мы, здесь на Западе, можем лишь преклониться в скромном благоговении».
В пятидесятые годы без Улановой не обходилось ни одно значимое чествование. В Лужниках на концерте, посвященном девяностолетию Ленина, она с Чабукиани танцевала «Ноктюрн» Шумана. 26 февраля 1956 года в представлении для делегатов XX съезда КПСС исполняла «Умирающего лебедя». В следующем году, когда в Концертном зале имени П. И. Чайковского праздновали 75-летие А. Н. Толстого, вышла с Преображенским в Седьмом вальсе Шопена. Этот же номер Галина Сергеевна исполнила и в 1955 году на вечере памяти А. В. Неждановой. Многие тогда сошлись во мнении, что ее скромный облик и строгий танец зрительно воплотили чистейшую кристальность голоса Антонины Васильевны, а музыка, казалось, звучала не в оркестре, а в сердце балерины, явно прислушивавшейся к сокровенному в своей душе.
Уланова не только танцевала на торжественных мероприятиях, но и присутствовала как представитель Большого театра, например 30 января 1957 года на девяностолетии актрисы А. А. Яблочкиной или 25 апреля 1956 года на полувековом юбилее творческой деятельности дирижера Ю. Ф. Файера, когда вместе с Лепешинской выводила его на сцену.
В 1954 году на вечере «Образы трагедии», посвященном 65-летию Алисы Коонен, Галина Сергеевна была среди тех, кто приветствовал прославленную актрису: Святослава Рихтера, Нины Дорлиак, Юрия Завадского, Веры Марецкой, Иосифа Раевского, Виктора Шкловского, Леонида Гроссмана, Петра Маркова, Григория Бояджиева. Все они блистательно ораторствовали. Но когда тихим голосом заговорила Уланова, ее сбивчивые слова покорили искренностью, полным отсутствием «театральности».
В приветственных словах балерины никогда не было фальши, потому что она выступала исключительно «по зову сердца», не руководствуясь конъюнктурными соображениями. По воспоминаниям журналистки Инны Руденко, Уланова говорила или как строгая учительница, или как наивная ученица. Вдохновение считала приходящим свыше и всего на несколько мгновений, а вот дар не воспринимала в виде чего-то «ниспосланного». Терпеть не могла, когда ее называли богиней. Говорила: «Это работа, понимаете, это работа. Я — это я сама, а не что-то еще».
В 1956 году Уланова вошла в созданный при Министерстве культуры СССР художественный совет по театру. В ноябре 1959 года она выступила на съезде Всероссийского театрального общества с докладом, в котором призывала: «ВТО должно создать экспериментальную мастерскую-студию для балетного искусства, где можно искать, пробовать, творить новое в балете».
