Балетмейстер Олег Виноградов говорил, что «по не поддающейся объяснению загадочной степени воздействия на публику» Уланова на первом месте.
Вениамин Каверин считал, что объяснить феномен балерины невозможно: «Такова сила совершенного искусства. Оно сопровождает нас всю жизнь. Оно, не спросись, вмешивается в наши дела и делает нас благороднее, веселее, честнее… О ней рассказать так же трудно, как о Девятой симфонии Бетховена. Слезы приходят раньше разумного, трезвого толкования. Сила великой артистки как раз и состоит в том, что она каждый раз напоминает нам свое, тайное, невысказанное. В чем эта тайна? Кто знает…»
Эвелина Курнанд писала убежденно: «Без Вас — это Церковь без Бога. Целую Вас крепко издалека — Вы всегда со мной».
Когда балетная труппа Гранд-опера отправилась на гастроли в Москву, ее руководитель Серж Лифарь остался в Париже. Автору тринадцати постановок, включенных в афишу турне, было отказано в визе.
Сергей Михайлович обсудил с Лавровским и Мессерером намерение «всего художественного, театрального и литературного Парижа» наградить премиями Института хореографии Уланову и Фадеечева и получил горячую поддержку. Как писал Лифарь, они приняли известие о награждении «с приличием и достоинством, присущим истинно великим художникам, и поблагодарили нас за такую честь».
Однако в ситуацию вмешался Чулаки. Лифарь отозвался открытым письмом Улановой, опубликованным в «Фигаро» 13 сентября 1958 года:
«Дражайшая Галина Уланова.
Я был очень впечатлен Вашей чистотой, искренностью, Вашими нежными словами. Какую вибрацию вызвали во мне Ваши тревоги, Ваша застенчивость на репетициях и представлении Жизели; следуя взглядом за Вами, я чувствовал себя перенесенным, увлеченным Вашим вдохновенным порывом. Нина Вырубова, наша русская Жизель в Париже, и я выразили Вам свою благодарность и восхищение за образ Жизели, созданный Вами на сцене Опера.
Но Ваш директор театра М. Чулаки счел нужным отказаться от вручения этих призов для Вас лично, для театра, для СССР. Он, таким образом, отстранил Вас, мешая участвовать в этом акте дружбы. Был ли он оскорблен подписями Кшесинской, Егоровой, Балашовой, Дарсонваль, Шварц, Лорсия, Вырубовой, Хайтауэр, расположенными внизу этого документа? Был ли он сконфужен именами Жюльена Кэна из Института, Жана Кокто из Французской академии, Филиппа Эрланже, руководителя культурного обмена, Эммануэля Бондевиля, руководителя национального оперного театра, Мориса Эсканда, представителя «Комеди Франсез», Мишеля Жорж-Мишель, президента Ассоциации балетных критиков, Маргерит Лонг, Жана Луи Барро, Барсака, Декава, администратора «Комеди Франсез», Жюльена, руководителя Театра Наций, Александра Бенуа, маркиза де Куэваса, Жоржа Орика, Жана Дарканта, генерального секретаря международного института театра, и прочих, подписавших этот приз?
И всё же я не оставляю мысли, что рано или поздно они станут доступны для Вас».
Лифарь очень жестко критиковал советскую хореографическую тенденцию. 5 июля на пресс-конференции в Университете танца он подчеркнул, что «танцевальная религия советского балета не переносит хореографического развития», отметил игнорирование новых па, новых пластических позиций, за исключением одного неоклассического арабеска, случайно затесавшегося в балет «Мирандолина». Когда Лифарю возразили: «Это их стиль, московский стиль!» — он категорично заявил: «Это — болезнь, вредоносный микроб, против которого я бьюсь на протяжении всей своей артистической жизни. Нужно истребить эту бациллу, как истребляют сорняки на хлебных полях… Ослепленные светом рампы, обольщенные легкостью и женственностью балерин, мы должны защититься от восприятия их недостатков как достоинств».
(В результате подобного рода нападок на «Большой балет» Уланова получила свой приз только в 1980 году. 2 апреля, когда Лифарю исполнилось 75 лет, она отправила ему телеграмму:
«Уважаемый Сергей Михайлович!
Наконец получила долгожданную медаль Анны Павловой 1958 года. Она удивительно красива, и я благодарю Universite de la Danse и Вас за Вашу настойчивость и хлопоты, которые пережили, чтобы передать мне ее в год моего 70-летия. Хочу также поздравить Вас с наступающим Вашим апрельским юбилеем и пожелать Вам всего самого хорошего».)
17 и 18 июня на парижском велодроме, вмещающем до десяти тысяч зрителей, прошли два больших концерта советских балетных артистов для «широких масс трудящихся Парижа, которые не смогли побывать в театре». На них присутствовали более пятнадцати тысяч человек.
Из французской столицы советские артисты выехали в Брюссель, где с 22 июня по 18 июля ежедневно выступали на сцене Королевского оперного театра.
Программа брюссельских гастролей мало чем отличалась от парижских и открывалась балетом «Ромео и Джульетта», который прошел с огромным успехом. Но, как вспоминал Юрий Жданов, «дальше несчастных артистов снова настигли политические неурядицы: состоялся суд, а затем казнь венгерского премьера Имре Надя. У Галины Сергеевны разболелась нога, и вся тяжесть брюссельских гастролей легла на плечи балерины Р. Стручковой и мои. Говорю о тяжести потому, что зрительный зал иногда бурлил, шумел, раздавались выкрики, выражающие недружелюбные чувства к нашей стране. Правда, к середине гастролей ситуацию удалось переломить, но артистам это стоило больших усилий. Публика стала принимать нас от спектакля к спектаклю всё лучше».
Из-за больной ноги Уланова смогла немного попутешествовать. Она рассказывала:
«Бельгия. Северная Венеция — Брюгге. Шестого июля — ежегодная мистерия. Народное зрелище шестисотлетней давности. Средневековые улочки, дома 13–16 веков — превосходные декорации, обрамляющие бесконечное шествие. В нем — герои подлинной истории Фландрии и легендарные персонажи. Всё это не только красиво, занимательно, театрально, но и полно глубокого смысла. Театр напоминает людям об истории их родной страны, учит уважению к людям».
Из Брюсселя гастролеры отправились в Мюнхен. Проезжая на поезде по живописной долине Рейна, Уланова вспоминала вагнеровское «Кольцо нибелунга». Балерина писала:
«Русский балет выступает в том самом мюнхенском театре, где когда-то гастролировал Камерный театр под руководством Таирова. Многие рабочие сцены помнят русских артистов и потому встречают нас особенно тепло… много похожего приходится слышать и о выступлениях Большого балета. Жизнеутверждение, любовь к искусству, радость творчества — особенности советского искусства, которое поэтому, наверное, так быстро доходит до любой аудитории, так заразительно на нее действует».
В поезде журналисты спросили Уланову, не испытывает ли она неприязни к немцам, бывшим врагам, принесшим бедствия советским людям. Она ответила: «Об этих бедствиях нужно помнить, чтобы сделать невозможным их повторение, а для этого нужно лучше узнать друг друга. Язык правды, язык искусства понятен всем, и мы приехали с искренним намерением говорить на этом языке дружбы с немецким народом».
На вокзале Мюнхена балетных артистов встречали горожане во главе с бургомистром, который вручил им ключи от города. Играл оркестр, всем поднесли по большой кружке знаменитого баварского пива.
