Этот двухсерийный фильм под названием «Мир Улановой» вышел в творческом объединении «Экран» в 1981 году. Режиссеры Алексей Симонов и Владимир Васильев изрядно намучились. Первый вариант картины назывался «Осень балерины». Однако Татьяна устроила настоящий разнос: осень может быть у патриарха, но не у вечно молодой и женственной богини балета.
Свое письмо Симонову она закончила словами:
«Не имея чести быть знакомой с Вами и с Вашими предыдущими работами, отнюдь не умаляя Ваших достоинств, могу предположить, что «Осень…» может стать началом, серединой или концом первого в истории психологического фильма, изучающего мир одной из самых значительных личностей XX века. Фильм, кстати, мы обязаны оставить не музыкальной редакции «Экрана», а потомкам, нашей стране, миру. Галине Сергеевне за семьдесят, медлить дальше преступление!
Я предлагаю Вам и Владимиру Васильеву всю свою неслабую жизнь, волю, мозг, сердце для борьбы — если Вы умеете бороться и если это потребуется — за все вышесказанное, за последний, как просила Вам передать Галина Сергеевна, прижизненный фильм о ней».
С Татьяной Уланова стала ездить по миру. Сохранились любопытный блокнот Агафоновой с записями о поездке в Латинскую Америку в 1983 году и перечень того, что было в чемодане Улановой, включая французскую косметику, вечерние платья «лучших французских фирм, единичные экземпляры» и прочие вещи исключительно от «Кристиан Диор». И в конце: «Мои дела!! На 5-ый день — уколы (если сильно — по 2 ампулы)».
Татьяна Владимировна умерла от рака в 1994 году. Перед смертью она написала:
«Любимая Галина Сергеевна!
Прошедший год жизни очень был трагическим. Я уйду из жизни…
23 года я собирала творческие Ваши вещи, я музей сделала из Вашей квартиры. Во имя меня — должно быть Ваше завещание. В завещании написать лица, которые должны со временем владеть квартирой (Владимир Васильев, Валерий Левенталь, Борис Львов-Анохин, Елена Брускова, Татьяна Касаткина). Драгоценности продать. На них платить музейным работникам, платить за квартиру. Люди организуют музей (в квартире Г. С. Улановой) «Русский балет XX века». Именно здесь должны храниться архив, библиотека, вещи, картины, видеофильмы и т. п., связанные с русским и мировым балетом, связанные с именем Г. С. Улановой.
Любящая Ваша Таня…»
Уланова с какой-то отрешенной деловитостью охорашивала Татьяну в гробу. В этом чувствовалось отчаяние. Вновь личная жизнь дала сбой, обманула, предала. Она говорила подругам умершей: «Вы же знаете, что я не сумасшедшая, но я каждый день разговариваю с Таней. Что она сделала? Зачем ушла?»
Старость Улановой была печальной — нет, не от одиночества, не от болезней. Она много ездила, ею интересовалась пресса, к ней нежно относились ученицы и подруги Татьяны Владимировны. Если Галина Сергеевна получала приглашение на какое-нибудь мероприятие, то тщательно готовилась к появлению на публике.
Ее тревожило оскудение окружающей жизни. Вдруг образовался некий усредненный класс уцененных людей. Когда в 1995 году Уланова получала театральную премию «Золотая маска», ее зашикали, и, не договорив, она ушла со сцены. Она поняла, что стала «явлением из ряда вон уходящим», и захотела от всего освободиться:
«В моем возрасте уже не приобретать надо, а отдавать… Я хочу уйти из жизни, не оставляя после себя ничего лишнего. У меня никогда не было собственной дачи, ничего лишнего. Зачем? За всё это надо брать на себя ответственность, содержать и быть обязанным — водопроводчику, монтеру. Занимать голову этим, а не своей профессией? Я хочу уйти из жизни на ногах. Уйти достойно. Я хочу уйти, чтобы было всё чисто… Чтобы ничего не было, кроме четырех стен».
Художник Валерий Косоруков, много писавший с натуры за кулисами Большого театра, рассказывал автору этих строк, как после спектакля помогал надеть пальто Улановой: «И вдруг я определенно почувствовал, что пальто есть, а Галины Сергеевны нет. Она была бесплотна той бесплотностью, которую запечатлел Валентин Серов на своем плакате с Анной Павловой».
Уланова упокоилась в 11 часов 21 марта 1998 года после второго инсульта. Когда во время панихиды в Большом театре у гроба выстроились Семенова, Лепешинская, Стручкова и Головкина, Марина Тимофеевна тихо сказала с горькой иронией: «Ну, девчонки, кто следующий?» И пережила всех.
Ровно через три месяца, в ночь на 21 июня над Москвой пронесся неслыханный ураган. С собора Новодевичьего монастыря были сорваны кресты, а на его кладбище даже вскрылись некоторые могилы. Место погребения Галины Сергеевны стихия не тронула.
Юрий Слонимский писал балерине 24 декабря 1965 года:
«Дорогая Галина Сергеевна!
Примите… мои поздравления и добрые пожелания в связи с наступающим Новым годом.
Что-то сулит он нам? От всей души желаю Вам прежде всего здоровья. Лишь одно оно в состоянии обеспечить всем нам исполнение заветных желаний. А их, не сомневаюсь, у Вас много. Очень хотел бы, чтобы Вы и впредь были для людей совестью советского балета и в качестве непререкаемого его образца вершили суд над виноватыми в измене или отступлении от тех идеалов, которым отданы годы, десятилетия здравствующих и уже ушедших от нас. В памяти моей стоят многие люди, которых уже нет с нами и которые, не сомневаюсь, были также чтимы Вами, как мной. Мысль о них заставляет меня умножить свои слабые усилия и уповать на Вас в этом смысле больше, чем я вправе был бы это делать».
Любая жизнь достойна описания. Что сказала бы Уланова, довелись ей прочесть эту книгу? Возможно, «помните обо мне, но забудьте мою судьбу».
ПРИЛОЖЕНИЕ
Фрагменты из дневника В. В. Макарова
[32]
7 октября 1935 года
Нахальный звонок к Улановой. Встреча с ней.
Между прочим, Уланова получает 1500 рублей в месяц, все остальные (Вечеслова, Дудинская, Иордан) — 1200 рублей.
Сегодня старался разглядеть ее, всё время «шевелил» себя — смотри, смотри, схватывай, запоминай. Мало что успел и удалось… Один вчерашний жест. Разговаривая со мной, взяла себя за руку за кулачок.
22 февраля 1936 года
«Как насчет Москвы?» — спросил я. «Наверно, придется, — ответила она и улыбнулась. — Но они хотят и маму, чтобы все, а я не хочу, я хочу одна. И при условии — чтобы Сергеев. Хочу пробыть год в Москве, жить в гостинице, посмотреть, как будет, и только тогда перебираться всей семьей. Евгений Антонович
[33] еще ничего не знает. А Вечеслова говорит — в зависимости от меня и ее мужа… Виделась и с Захаровым, и с Самосудом. Разговаривали. Принципиально согласилась. А Ленинград недалеко, ведь я могу когда угодно ездить туда и обратно, даже заниматься здесь».
