Танец Лиды остался в памяти Улановой. Каждое ее па, пусть даже несовершенное, казалось художественно обобщенным. Галю поразили слова, которые Иванова накануне смерти написала на своем фото: «Мне хотелось бы иногда быть одним из тех звуков, которые создавал Чайковский, чтобы, прозвучав мягко и грустно, раствориться в вечерней мгле». Да, надо учиться, развиваться, ведь только просвещенный талант интересен, только он способен подарить миру чудо творческого преображения.
Глава третья
ЮНОСТЬ. ЛЕНИНГРАД
1925–1928
Год 1925-й
1924/25 учебный год Галя начала обновленной. Морская соль еще не смылась с ее кожи, сердце стучало в унисон первой любви. Если душа девушки мгновенно откликнулась на всё испытанное, то уму нужно было время для осознания перемен.
Ей стало интересно заниматься, а трудности перестали пугать. В школе и театре происходило много замечательного. Спектакли и уроки заполняли жизнь радостями и волнениями.
Ближе к зиме она станцевала на школьной сцене одну из вариаций в прелестном балете «Тщетная предосторожность». Театральный критик Юрий Бродерсен отметил в «скромном спектакле, устроенном без шумихи и рекламы… несколько заметных величин, которых при благоприятных условиях ждет незаурядная будущность», и упомянул Уланову.
Галю вдохновил переход из школы в техникум, куда брали далеко не всех. Она чувствовала в себе неведомые ранее силы. Наступила пора юности, когда сама себе в новинку, когда надеешься на счастье.
В 1925 году Улановы решились на перемену житейской декорации и перебрались в дом 13 на углу улиц Гоголя (Малой Морской) и Комиссаровской (Гороховой). Когда-то в этом здании, построенном почти век назад, жил И. С. Тургенев, а в ресторане «Вена» в завсегдатаях числились Горький, Блок, Шаляпин. В середине 1920-х соседом балетной семьи оказался знаменитый красный командир Василий Блюхер.
Улановы разместились на втором этаже, в большой квартире, которую Юрий Жданов описывал как «типичную ленинградскую, просторную, темноватую, мрачноватую». Именно в этих стенах тридцатью двумя годами ранее скончался Чайковский. Позднее Галина Сергеевна не раз напоминала своим знакомым об этом «совпадении».
Поначалу комната Гали находилась прямо над входом в подъезд. Затем, после уплотнений, она заняла соседнюю. Дальнейшая «утрамбовка» переместила Галю в большую угловую комнату в четыре окна с эркером, из которого, по ее утверждению, был виден Невский.
Как вспоминала Лидия Евментьева, ученицы Марии Федоровны, вдоволь налакомившись пирожными в Гостином Дворе, хватали извозчика и катили к своему педагогу, которого между собой называли Марфой. Туда их влекли особое театральное гостеприимство и «профессиональная» атмосфера. Сергей Николаевич собственной персоной встречал девочек и провожал в комнату Гали — настоящий зал с палкой для экзерсиса, огромным зеркалом напротив и пианино у стены.
От дома на улице Гоголя добираться и до театра, и до училища было куда ближе, чем со старой квартиры. Переезд совершился еще и ради большого зала со станком: он был необходим Марии Федоровне для частных уроков и занятий с дочерью, особенно после того, как ее выбрала в свой класс Ваганова. Поначалу Галя мало работала дома, за что постоянно выслушивала материнские упреки: «Будешь жалеть, что не пользуешься такой возможностью. Ты должна заниматься, должна не лениться».
Высокий штиль, которым принято изъясняться об искусстве и жизни Улановой, парализует трезвую оценку ее «жизни в искусстве». Федор Лопухов говорил: «Миф родился, а в лучах славы Улановой померкли все».
«Легендарность» есть продукт славы, когда житейские «низкие истины» в лучшем случае дозируются, а чаще всего игнорируются ради «возвышающего обмана». На творческий путь проецируются постулаты мифа, сказка становится былью. Это происходит по молчаливому согласию сторон — скажем, танцовщицы и власти. Злые языки говорили, что Галину Сергеевну пожизненно назначили главной балериной Советского Союза. Правда, в данном случае «кадровая политика» сработала точно: гений Улановой тянул и на миф, и на легенду, и на сказку. Хотя, как выяснилось, правда о «бытовой» Галине Сергеевне тоже не выглядит «сором».
Балерина в конце жизни собиралась открыться миру. До какого предела? Скорее всего, она и сама не знала. Американское издательство, выпустившее в 1924 году воспоминания Станиславского, заказало ей мемуары. Она выбрала для их записи А. А. Белинского. Тот, польщенный оказанной честью, спросил, почему Галина Сергеевна предпочла его, а не своего постоянного биографа Львова-Анохина. «Тебя я совсем не стесняюсь, — последовал ответ, — да и знаешь ты про меня больше, чем я сама, а если не знаешь, то придумаешь. И Бог с тобой. Про меня ты плохо не выдумаешь. Совесть не позволит!»
Уланова любила апеллировать к именам Станиславского и Ермоловой, Шаляпина и Комиссаржевской, Тальони и Павловой. Чувствовала потребность постичь их созидательную художественность. В конце концов она этого добилась, ибо еще в ученическую пору поняла: вершины искусства покоряются только тем, кто умеет подняться над ремеслом, а для этого надо сознательно вникать во всё в жизни и профессии, дать этому «всему» волю мучить и терзать себя.
В 1925 году, когда Галя перешла в класс Вагановой, ее сердце и душа спонтанно искали мощные, беспокойные художественные образы. Она зачитывалась классиками и долго не могла отойти от опьянения особой красотой, трепетным надломом и мучительной любовью их героев. По наводке Соллертинского бегала слушать Есенина. Всего один квартал отделял ее дом от гостиницы «Англетер», где 28 декабря погиб поэт…
Юная Уланова сосредоточивалась на устранении угловатости, на выработке умения сохранять покой во время изматывающих занятий и репетиций, когда от физического напряжения заходилось сердце. Цепко схваченное эмоциональное состояние она хранила «до востребования».
В 1950-х Галина Сергеевна, застав начинающую балерину Большого театра Марину Кондратьеву в минуту сильнейшего личного переживания, сказала: «Послушай меня, и тебе станет намного легче. У тебя впереди очень много интересных спектаклей. Попробуй уже сейчас, что бы с тобой ни случилось в жизни, не проходить мимо этих моментов, оставляй их, переноси их на сцену, чтобы ты могла в любой роли использовать естественное свое состояние. И чем это будет естественнее на сцене, тем зрителю будет более понятна твоя роль».
Формирование мастерства Улановой можно сравнить с огранкой алмаза. (Кстати, ее имя присвоено добытому в 1998 году уникальному якутскому алмазу в 164,7 карата.) Галина Сергеевна по-женски была неравнодушна к красоте драгоценностей, но не интересовалась их стоимостью. Однако подлинным сокровищем балерина признавала те краткие мгновения, когда «чистое и честное» отношение к своему труду, «неустанное профессиональное самоусовершенствование» одаривали ее пониманием, что «сделанное сегодня было сделано правильно, хорошо»:
«Сознание, что твой труд принес радость людям, и есть лучшая награда за все муки бесконечной репетиционной работы, за тренинг и муштру ежедневных занятий, за все бесчисленные и часто бесплодные эксперименты, искания, пробы при подготовке каждой новой роли, каждого нового спектакля, каждого возобновления старого балета».
