Книга Галина Уланова, страница 41. Автор книги Ольга Ковалик

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Галина Уланова»

Cтраница 41

Вот такой критический рефрен был фоном выступления Гали. Как двумя годами ранее Мария Федоровна не узнала свою преобразившуюся на сцене дочь, так и публика вечером 16 мая с удивлением наблюдала за артистическим таинством, творимым юным скромным существом. «Многие тогда признали дебют Улановой событием в истории балетного театра. Но вряд ли кто-нибудь догадался, что на глазах у всех рождался стиль без тени стилизации. Стиль танцовщицы Улановой, избегавшей самоутверждения, стиль, единственный в своей простоте, а потому глубоко, захватывающе личный», — писала историк балета В. М. Красовская.

Гвоздев, отметив у Улановой «большое музыкальное чутье и точную разработку танцевального рисунка», поздравил балетную труппу с «приобретением новой и способной сотрудницы, подготовленной на амплуа «Жизелей» и «Сильфид». Критик выразил надежду, что молодая танцовщица найдет себе «лучшее применение в новых постановках и в новых амплуа».

Бродерсен, выделяя из выпускниц «обративших на себя всеобщее внимание» Уланову и Вечеслову, подчеркнул — в пику Вагановой: «Обе воспитанницы прошли не только школьный курс обучения: они занимались под бдительным руководством своих родителей, тоже артистов Акад, балета. Быть может, в этом, именно, и кроется причина их успеха». Он назвал Галю «настоящей» классической танцовщицей: «Безукоризненная чистота исполнения, артистичность всего облика, техническая завершенность танца — прямо изумляют. На пальцах молодая артистка стоит абсолютно прямо, с вытянутым подъемом, напоминая своим внешним видом старинные гравюры Тальони».

Соллертинский назвал выпуск Ленинградского хореографического техникума «без преувеличения блестящим» и аттестовал Уланову как первоклассную балерину «с завершенной технической подготовкой», «танцующую с большим лиризмом и музыкальностью».


Как только Уланова появилась на большой сцене, пошли ассоциации и сравнения. Первым всплыло имя Ольги Спесивцевой. Выпускница словно следовала ее завету: «Надо переводить классические движения на язык воли и чувств». Галины аттитюды [7] казались «целомудренными», батманы — «добродетельными», а танец целиком — «преображенным».

Когда писали, что «воздушность облика и танца» выпускницы Улановой «роднит» ее с Тальони, то апеллировали вовсе не к эмблеме романтизма, в которую со временем превратилась великая итальянка. В искусстве обеих никогда не встречалось даже намека на разнузданность страстей — напротив, с помощью выработанных приемов и свойств натуры они осторожно, подчас стыдливо приоткрывали душевные порывы. Вот почему мастерство и Улановой, и Тальони казалось созвучным той «единой душе» человека и природы, которая порождает целостность художественного впечатления и которая важна не менее формы и содержания.

В середине 1930-х годов балетоманы вынесли вердикт: «Уланова — масштаба Павловой». Некоторые прибавляли: «Даже выше». Именно в 1928-м стало очевидно, что выпускница унаследовала от великой балерины славянскую лиричность и романтизм в русском духе. Зрителей, даже равнодушных к балету, танец Павловой покорял сердечным, неподдельным чувством. Она становилась для них «родной». Искреннее искусство Улановой привязывало публику на всю жизнь.

«А Ваш выпускной спектакль в Кировском театре! Я никогда не забуду этого вечера. В «Шопениане» Вы были такая нежная, такая обаятельная, что никто и никогда лучше Вас не будет. Это — неповторимо!» — писала Галине Сергеевне балетная артистка Татьяна Оппенгейм в 1980 году.

Театральный критик и литературовед Иосиф Юзовский вспоминал:

«Шел 1928 год. Я впервые приехал в Ленинград, впервые пошел в Мариинский театр, впервые увидел ленинградский балет. Этот вечер я никогда не забуду. Особенно меня поразила одна балерина, а так как программ почему-то не было, то в антракте я обратился к капельдинеру с вопросом: «Кто она?» «Вы что, из провинции? — взглянул он на меня сверху вниз. — Она не балерина, она ученица, и все они ученицы, это выпускной спектакль. Понятно?» — спросил он покровительственно, и я подавленно ответил: «Понятно». Когда я всё же спросил имя, он небрежно бросил: «Уланова».

С тяжелым сердцем я уезжал из Ленинграда! Капельдинер лучше меня разбирается в искусстве…

Вернувшись в Ростов, я неохотно писал о театре, но, когда через два года до Ростова дошел слух о балерине Улановой, я воспрял духом. «Выходит, — воскликнул я тщеславно, — я тогда лучше разбирался, чем капельдинер, — явление не такое уж частое среди театральных критиков». Так я решил попытать счастья в Москве. Если бы не Уланова, разве я поехал бы в Москву, если бы не Уланова, разве покинул бы я Ростов?»


Динамичность лиричной мазурки абсолютно точно легла на Галино дарование. Своими па она буквально «пропела» музыку Шопена, всю гамму ее «полетной» коннотации и тем самым создала новую традицию исполнения ведущей женской партии в этом балете. Уланова придала образу «поэтичность романтической грезы», а не общепринятую задорную кокетливость. «Она удлиняла «трамплинной» отдачей ног от пола свой небольшой по природе прыжок, создавая ощущение широкой пространственности танца», — вспоминал Богданов-Березовский.

Сама Уланова называла «Шопениану» «балетом тургеневской печали» — отсюда ее неожиданная нюансировка зыбких арабесков. Она никогда не пыталась копировать известные образцы, отдавая предпочтение неожиданному и новому толкованию. Склонность к исполнительскому аскетизму проявилась у юной балерины с первой большой роли, а ее техническое мастерство было полностью подчинено «нечаянности» движений.

Галя выступила как «многообещающая виртуозная танцовщица лирического склада» не только в «Шопениане». Исполненное выпускницей труднейшее классическое па феи Драже из балета Чайковского «Щелкунчик» свидетельствовало, что ее недюжинный арсенал выразительных средств имеет «редко встречающуюся гармоничность элементов танцевального мастерства».


О том, как закончился вечер выпускного спектакля, Уланова писала:

«Этого я никогда не забуду, поскольку это начало жизни…

Была весна, и у меня остались замечательные воспоминания. Весело, по-настоящему легко, свободно…

Прошел наш выпускной спектакль очень хорошо. Звучало много поздравлений. Потом, как принято, у нас был свой выпускной вечер, было угощение, танцы: мы тут уж сами для себя танцевали. И вот я после таких лирических «Шопенианы» и «Щелкунчика» тут неожиданно танцевала джаз. Да, джаз. Но главная неожиданность — что этот джаз-оркестр организовал и был ударником Володя Преображенский. Он учился, по-моему, на два класса младше меня. Этот оркестр он организовал именно в честь нашего выпуска, и мы до утра веселились.

Нам надарили массу цветов, для перевозки которых пришлось взять большой грузовик. Мы вышли из театра, пошли пешком по ленинградским улицам. Несмотря на поздний час, было совсем светло. Наши цветы положили в грузовик, и он тихонько двигался сзади нас.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация