Шестнадцатого июля 1934 года Михаил Кузмин отметил в своем дневнике, что к нему в Детское Село приехал инженер Богинский, театрал и знакомый художника Николая Радлова. Последний сыграл прекрасно-роковую роль в жизни Улановой. Его выход на подмостки Галиной судьбы еще только намечался, но селигерские декорации уже были готовы к предстоящей драме.
Н. Н. Качалов в середине 1930-х годов написал на Селигере шуточное стихотворение «Об Улановой и инженере Богинском»:
…Сезон кончается,
Богинский здесь,
Он вдруг влюбляется
В Галину весь.
Он начал с страстию
По ней вздыхать
И на несчастие
Стал провожать.
Приходит в Неприе.
Пора расстаться.
Зовут на ужин —
Как отказаться.
Он много лопает.
Успех большой.
Но полночь хлопает,
Пора домой.
Вот весь взволнованный
К себе бежит.
Но, очарованный,
С дороги сбит.
Дорога ясная,
Путь не туманен.
Увы, прекрасною
Он «зауланен».
Любовь ведь колется,
Туманит ум…
Не та околица,
Вернись-ка, кум!
Но ноги быстрые
Умчали в лес,
В болота зыбкие.
Попутал бес.
Часа три маялся,
Визжал, скулил,
В поступках каялся,
Любовь забыл.
Но вот над озером
Взошла луна.
Часы уж Мозера
Являли два.
Пути свет ласковый
Его ведет,
И весь затасканный
Богинский ждет.
Вот показалося
Вдали жилье.
То оказалося
Вновь Неприе.
………………
И вновь шатается
Он, как дурак,
И натыкается на свой барак.
Вот как случается,
Когда любовь
На мозг кидается
И портит кровь.
Богинский преклонялся перед Улановой. Из деревни Бара-ново через протоку мчался он в Неприе на байдарке «Богиня». Кто-то из дачников скаламбурил: «Богинский со своей богиней катается на «Богине».
А вот еще один эпизод, почерпнутый в драгоценных воспоминаниях Т. А. Белогорской: «Богинский и его «Серенькая» на байдарке причалили к берегу. Она сделала легкий прыжок и грациозно перелетела из лодки на берег. Кавалер намеревался повторить ее воздушное движение и… рухнул в воду. В результате бедной Галочке пришлось вызволять его из прибрежной тины. Очевидцы говорили о выразительном зрелище».
После премьеры телевизионного фильма «Мир Улановой» Семенова буквально пропела сладко-издевательским тоном: «Что ж это Галюшка не рассказала, как Тиме спустила ее с лестницы из-за Качалова». Марина Тимофеевна пускала в ход только верные сведения. Письма Галины Сергеевны Николаю Радлову свидетельствуют о невероятном накале чувств, буквально испепелявших Качалова в конце 1930-х годов. Его стихотворение, обращенное к Улановой незадолго до войны, проникнуто обожанием:
У врат искусств внимать тебе и зреть — кто не польстится.
Летящим ритмам внять по страсти муки и тоски…
Апокриф, книга вещая — в твоих стопах гнездится,
Начертана она в тебе лучом Аполлона руки;
Овеян песней муз твой жест, твой стан творящий.
Внимая им — в бореньи грудь с тоской,
слезой гортань росится,
Ой! просится стенать на твой талант разящий,
Ему внимать, в нем сжечь себя и с ним забыться…
Рази! ведь кисть твоя Джульетты и Жизели нам образы в душе зажгла,
Нить струй таланта твоего нам мысли оросила…
О, общность вещая искусств! Тобою сражены невежд и тьма, и мгла:
В ветшающей груди моей ты, страстная, отраду воскресила.
На обороте листка, вырванного из ученической тетрадки, карандашом набросаны пушкинские медовые рифмы:
Я новым для меня желанием томим:
Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.
Тиме, без сомнения, была доброжелательным человеком. Но когда женщина предчувствует нестроение в личной жизни, ощущает угрозу прочному браку, она способна на решительные поступки. К тому же Елизавета Ивановна, блистательно игравшая в «Волках и овцах» искусительницу Глафиру, с изнанки знала все обольстительные «штучки». Возможно, ее мягкость и щедрость Галя неосторожно приняла за снисходительность — и ошиблась. Если Уланова не считала любовный треугольник странной формой личной жизни, то ее старшая подруга не собиралась «делиться» супругом, а потому и решила амурную геометрическую задачу довольно радикально.
Судьба развела их на какое-то время. Правда, Галино охлаждение коснулось только Тиме — к Качалову балерина всегда относилась с нежностью. Надо отдать должное Елизавете Ивановне: мудрость, позволившая сохранить семейную гармонию, помогла ей быстро простить обиду.
В 1966 году, через пять лет после смерти Качалова, Галина Сергеевна получила телеграмму: «Милый, родной друг Галя. Поздравляю Вас с днем рождения! Не только я, но и вся наша семья и все Ваши друзья ленинградцы будут вспоминать Вас в этот день с неизменной любовью и нежностью… Пусть всё в Вашей жизни будет всегда ярко и радостно, как подобает Вам — замечательнейшей артистке и большому человеку. Обнимаю Вас.
Ваша всегда
Е. Тиме-Качалова».
В том же тоне составлена записка, переданная Улановой «в уборную, за сцену» 31 мая 1938 года:
«Милая Галя, поздравляя Вас от всего сердца, хочется пожелать Вам, чтобы Ваше творчество сохранило на многие годы ту неувядаемую свежесть, нежность и поэзию, которой полна сейчас природа и зеленая весна! Несите нам и дальше красоту, силу и изящество пластической формы. Всяческих успехов в настоящем и новых побед — в будущем.