Среди молитв, к которым я тотчас же приступил, Государь, одетый по-обыкновенному, как здоровый, преклонил колена и делал земные поклоны. В таком положении он оставался до окончания исповеди».
После исповеди император был бодрее и веселее и старался передать это настроение окружающим.
10 октября в Ливадию приехал великий князь Николай Михайлович. В своей книге «Последние дни жизни нашего возлюбленного Государя Императора Александра III» Николай Михайлович рассказывал:
«Десятого к двум часам дня я прибыл в Ливадию во дворец, где находился больной Государь… Вскоре я был принят Императрицей, которая около часа ходила со мной по саду вдвоем, а потом мы посидели на той скамейке под дворцом, на которой в последние дни больной сидел, выходя прогуливаться. Несчастную Царицу я нашел крайне исхудалой и видимо делающей невероятные усилия, чтобы не давать хода своим расстроенным нервам. Но в этот день она была как-то оживлена и нравственно успокоена после принятия Святых Тайн больным и даже начинала иметь луч надежды на выздоровление.
Она мне во всех подробностях рассказала все, что она перенесла в Беловеже и Спаде и как ужасно невероятно быстро больной таял на ее глазах, несмотря на всевозможные средства, которые уже были испытаны. Особенно утомительными были ночи, в которые почти напролет больной Государь не смыкал глаз и все стремился куда-либо подальше, то есть из Беловежа в Спалу, а оттуда в Крым и Грецию».
11 октября император встретился с настоятелем Андреевского собора в Кронштадте отцом Иоанном Кронштадтским. Тот приехал в Ливадию по приглашению и вместе с великой княгиней Александрой Иосифовной.
В своем дневнике отец Иоанн Кронштадтский оставил подробное описание встречи 11 октября: «Идучи к Высокому Больному, я думал, как бы мне лучше, сердечнее приветствовать Царя, тяжело больного. А незадолго пред тем я читал послание святого апостола Павла к ученику его Тимофею, и в нем особенно мне показались пригодными в моем положении для первого привета Царю слова, выражающие величие Господа, Царя царей, от которого все цари получают свою державу и власть над народом. Я и запомнил эти слова. Вхожу в кабинет Его величества. И я так приветствовал его: «Государь! Да благословит тебя Все-благословенный Бог, блаженный и единый сильный Царь царствующих и Господь господствующих. Единый, имеющий бессмертие, который обитает в неприступном свете, которого никто из человеков не видел и видеть не может, которому честь и держава вечная. Аминь», — так я приветствовал Государя».
По свидетельству отца Иоанна, государь перешел в другую комнату и попросил священника помолиться вместе с ним. «Больной стоял на коленях, а я стал читать молитвы; Его величество молился с глубоким чувством, склонив голову и углубившись в себя. Когда я кончил, он встал и просил меня впредь молиться».
10 октября в Ливадии встречали невесту наследника цесаревича немецкую принцессу Алису, урожденную принцессу Викторию Алису Елену Луизу Беатрису Гессен-Дармштадтскую. Ее сопровождали сестра, великая княгиня Елизавета Федоровна, и ее муж, великий князь Сергей Александрович.
10 октября Николай Александрович записал в дневнике:
«В 9.30 отправился с дядей Сергеем в Алушту, куда приехали в час дня.
Десять минут спустя из Симферополя подъехала моя ненаглядная Аликс с Эллой.
После завтрака сел с Аликс в коляску и вдвоем поехали в Ливадию.
Боже мой! Какая радость встретиться с ней на родине и иметь близко от себя — половина забот и скорби как будто бы спала с плеч. Мною овладело страшное волнение, когда мы вошли к дорогим родителям!..»
Александр Александрович повелел устроить Алисе торжественный прием. Он был искренне рад ее приезду. В сопровождении Марии Федоровны невеста с женихом поднялись в комнату императора. Несмотря на тяжелое состояние, государь надел парадный мундир и с бодрым видом вышел навстречу Алисе.
Принцесса стояла с букетом белых роз. Появление государя, столь сильно изменившегося за последние месяцы, привело ее в смятение. В первую минуту она даже не узнала его, и в ее глазах был виден испуг. Император обнял и поцеловал Алису. Когда она вышла из комнаты, на ее глазах были слезы. Букет белых роз остался лежать на столе в комнате императора.
Много лет спустя подруга императрицы Александры Федоровны Анна Александровна Вырубова в своих воспоминаниях напишет: «Императрица с любовью вспоминала, как встретил ее Император Александр III, как он надел мундир, когда она пришла к нему, показав этим свою ласку и уважение…»
Потом была церковная служба в Ливадийской церкви. Великий князь Николай Михайлович вспоминал: «Государь благословил молодых до входа в Ливадийскую церковь, где должно было совершиться краткое многолетие. Сколько трогательного и печального в этой встрече! Чего-либо более грустного, как это последующее богослужение, я не помню. Все были озабочены, хмуры, унылы, и лишь парадные мундиры военных и гражданских придворных как-то напоминали, что приезд сей должен был бы стать высокорадостным и торжественным событием…»
Как сообщал начальник дворцовой канцелярии при императоре Николае II Александр Мосолов, «искренняя во всем, что делала», принцесса «резко запротестовала против той части обряда обращения в православие, во время которого неофит должен был публично осудить свое прошлое вероисповедание… Духовенство попросило исключить этот обряд из церемонии миропомазания…».
Согласно телеграфным бюллетеням, шедшим из Крыма в Петербург, 11 октября у государя усилился отек обеих ног.
12 и 13 октября больной чувствовал себя как будто лучше.
В бюллетене от 14 октября говорилось о хорошем сне и аппетите, но вместе с тем и об увеличении слабости и отеков.
15 октября бюллетень констатировал удовлетворительное состояние сердца, уменьшение слабости.
16 октября бюллетень сообщал об отсутствии перемен.
Великий князь Николай Михайлович писал в своей книге:
«Лейден, Вельяминов и даже Захарьин начали говорить о возможности поправления здоровья больного, если такое же состояние продолжалось бы еще несколько дней. Только доктор Попов, а также генерал-адъютант Черевин и гофмаршал граф Бенкендорф продолжали смотреть очень мрачно на мнимое улучшение, и, по моему мнению, их взгляд был основателен.
Попов говорил, что аппетит есть, да только кажущийся, сердце не перестает быть очень дряблым, хотя пульс несколько поправился от усиленного кормления больного, отеки ног перешли в полость живота, и легко можно ожидать всяких новых осложнений болезни. Вы увидите, что этот врач был прав. Еще в день моего приезда он мне по секрету сказал, что никакой надежды не имеется и что болезнь продолжится не более двух недель. Он ошибся только на три дня.
Генерал-адъютант Черевин, находясь безотлучно при Государе с августа месяца, основывал свой образ мыслей на том простом соображении, что организм больного настолько расшатан, что едва ли можно надеяться на поправление уже хотя по этой одной причине. Кроме того, у него были сведения от городовых, стоящих у дворца на постах, а у графа Бенкендорфа — от камердинера Государя, что хороший сон был лишь мнимый, так как ночью 14 и 15 числа был заметен свет в Царской комнате в 3 и 4 часа утра.
