Во-вторых (и это главное!), сам Аллах таким образом посылает в руки Нур ад-Дина Египет и дает возможность осуществить их давние планы его объединения с Сирией для борьбы с франками. О том, что в качестве будущего правителя Египта он видит именно себя, Ширкух, разумеется, благоразумно промолчал.
Нур ад-Дин не скрывал, что опасается не только того, что Шавир нарушит свои обещания, но и гибели армии — в случае, если Дильгам сумеет собрать значительную военную силу и вдобавок призовет на помощь франков.
— Шавир утверждает, что ему нужно лишь время, чтобы собрать своих многочисленных сторонников, которые воспрянут духом при виде нашей армии. Что ж, пусть собирает. Мы не станем слишком рисковать жизнями наших бойцов и ввяжемся в сражение только в крайнем случае, — успокоил Ширкух своего господина.
На том и порешили: в Египет под командованием Ширкуха отправится относительно небольшой «экспедиционный корпус» из двух тысяч воинов. Он будет лишь силой устрашения и ввязываться в какие-либо сражения не станет. На вопрос, кого бы он хотел взять в этот поход в качестве своей «правой руки», Ширкух назвал… своего племянника Салах ад-Дина.
Выбор этот был тем более странным, что у Салах ад-Дина на тот момент, как уже отмечалось, не имел какого-либо практического военного опыта, и тем более — опыта заместителя главнокомандующего. Вряд ли его можно было назвать отважным и умелым воином. Больше того — мы вообще не знаем, насколько искусным в бою воином он был и в последующие годы жизни.
Александр Владимирский совершенно верно замечает по этому поводу: «Тут надо сказать, что не приходится сомневаться в личной храбрости Саладина. Но бросается в глаза, что ни один из источников, даже благоговейно настроенных по отношению к нему, не свидетельствует о том, что ему довелось когда-либо лично участвовать в рукопашных схватках и своей рукой убить или ранить кого-либо из врагов (собственноручное убийство взятого в плен Рено де Шатийона, разумеется, не в счет). Этим он принципиально отличался от своего главного противника среди крестоносцев — английского короля Ричарда Львиное Сердце, который лично убил десятки, если не сотни врагов. Непосредственно в боях Саладин мог участвовать только в молодости, во время походов в Египет под началом своего дяди Ширкуха. Однако о такого рода фактах история умалчивает. Не исключено, что дядя берег племянника и не допускал его до непосредственных схваток с неприятелем. В последней войне с крестоносцами Саладин, судя по всему, несколько раз оказывался в первых рядах, ободряя воинов, дрогнувших под натиском неприятеля. Он также собирал вокруг себя воинов, чтобы вновь двинуть их в бой. Однако нет никаких свидетельств, что султан лично участвовал в схватках. В пользу того, что ему не доводилось рубиться с врагами или оказываться от них на расстоянии эффективного арбалетного выстрела, говорит и тот факт, что Саладин ни разу не был ранен. В целом его поведение соответствовало азиатской, а не европейской традиции поведения полководцев того времени»
[25].
Правда, вслед за этим он тут же — и вновь очень верно — поясняет: «В Европе полководец был прежде всего рыцарем в своем войске. Он дрался в первых рядах своих воинов, ободряя их и увлекая за собой. В европейской тактике решающее значение имел тот боевой порядок, в который выстраивалось войско перед битвой. Полководец в любом случае не мог быстро изменить его, поскольку главная ударная сила — тяжелая рыцарская конница — была малоповоротлива. И в любом случае полководец, даже находясь за линией своих войск, где-нибудь на холме, имел мало средств повлиять на ход битвы. Его связным трудно было пробраться через плотные боевые порядки и найти полевых командиров, которые могли бы попытаться осуществить требуемый маневр. Гораздо больше толку было от полководца в качестве полевого командира, особенно если он такой искусный воин, как Ричард Львиное Сердце. Непосредственно командуя отрядом рыцарей на поле сражения, полководец, так или иначе оценивая обстановку, мог со своим отрядом ударить в том пункте, который ему казался решающим, и попытаться склонить чашу весов в свою пользу.
У азиатских народов, особенно кочевых, к которым и принадлежал Саладин со своим тюркским войском, традиция была иная. Кочевники привыкли воевать на широких просторах, первоначально главный упор делая на легкую конницу, способную быстро перемещаться по степи. Поэтому полководцу в случае сражения выгоднее было находиться на холме в тылу своих войск, чтобы максимально широко обозревать поле битвы. С помощью конных связных полководец мог достаточно быстро повернуть те или иные отряды своего войска или подбросить им конные подкрепления. Кроме того, для европейских монархов почетна была рыцарская смерть в бою, и особенно во время Крестового похода. Им и в голову не могло прийти каким-то особым образом печься о сохранении собственной жизни, и они бы с гневом отвергли всякую попытку своих подданных позаботиться об их безопасности и увести их с поля боя, иначе бы их заподозрили в трусости. Наоборот, в восточных монархиях личность правителя была священна для их подданных, и те должны были всячески заботиться о сохранении его жизни. Поэтому для султана, хана или халифа не было ничего зазорного в том, чтобы не принимать личного участия в сражении в качестве полевого командира и рубиться с врагом на мечах (саблях) или пытаться поразить его копьем. Султана-полководца старались разместить в таком месте, чтобы оттуда было хорошо видно поле сражения, но при этом монарх не подвергался бы непосредственной опасности. Поэтому-то Саладин и не участвовал в боях»
[26].
* * *
Во всех биографиях Салах ад-Дина отмечается, что приказ дяди стал для него «подобен удару ножа под сердце».
«Клянусь Аллахом! — якобы ответил Салах ад-Дин Ширкуху. — Даже если мне пообещают все богатства Египта, я все равно не хочу туда ехать!»
И 25-летнего сына одного из самых богатых и влиятельных людей Дамаска вполне можно было понять. Салах ад-Дин в тот период своей жизни просто не представлял, как можно оставить уютную жизнь во дворце, вечерние посиделки с друзьями с чтением и обсуждением новых стихов за чашей запретного вина, неспешные беседы в бане или страстные объятия куртизанок… И ради чего?! Даже не ради освобождения земель ислама от франков, а чтобы помочь напыщенному и глупому визирю шиитского, то есть еретического Египта вернуть себе власть?!
Но приказ отца и дяди, решивших, что он уже вполне взрослый муж, чтобы попробовать его в деле, не оставлял молодому эмиру иного выбора. Впоследствии, вновь и вновь мысленно возвращаясь к тому дню, он будет не раз говорить, что в жизни человека бывают такие моменты, когда он оказывается не властен над своей судьбой, и ему не остается ничего другого, как следовать воле и Промыслу Бога, у которого Свои планы на жизнь человека, и проникнуть в них смертным до времени не дано.
Салах ад-Дин вместе с отцом стал готовиться к походу, на ходу обучаясь искусству определять, какое количество провианта и запасы воды следует взять для армии, насчитывающей несколько тысяч человек; сколько необходимо верблюдов, чтобы провезти этот провиант, каково должно быть число сменных лошадей, палаток и всего прочего, что может понадобиться во время длительного перехода.
