Затем он приказал увести пленников, дать им поесть и уже после молитвы снова привести в свой шатер, где в это время находилось несколько слуг и эмиров. Султан велел усадить короля у входа, а затем обратился к Рено:
— Так это ты сказал, что пусть наш Магомет придет и защитит твоих пленников? Считай, что пророк поручил сделать мне это за него.
Как полагалось в таких случаях, он предложил Рено «выкликнуть закон», то есть принять ислам, но «принц Арнаутский» отказался: вера — это было единственное, что у него оставалось, и только служением этой вере он мог для самого себя оправдать собственные злодеяния.
После отказа Салах ад-Дин выхватил саблю и для начала отрубил Рено де Шатийону руку по самое плечо. Вслед за этим слуги добили пленника, выволокли его тело наружу и бросили у входа в шатер.
Ги де Лузиньян с ужасом ожидал, что его постигнет та же участь, но тут Салах ад-Дин усадил его рядом с собой, снова протянул чашу с шербетом и заметил:
— Королям не пристало убивать королей. Но этот человек заслуживал смерти и должен был умереть!
Имад ад-Дин аль-Исфахани рассказывает эту историю чуть по-другому. По его словам, когда в первый раз Ги и Рено ввели в шатер Салах ад-Дина, тот велел усадить короля радом с собой, а затем обратился к де Шатийону:
— Сколько раз ты клялся и нарушал свои обеты? Сколько раз подписывал договоры, которые не соблюдал?!
— Все короли поступают так. Я не делал ничего более того, что делали другие! — высокомерно ответил пленник.
Вот после этого ответа и последовали сцена с шербетом и предупреждение Салах ад-Дина, что напиток, который Ги де Лузиньян передал товарищу, ни в коем случае не может считаться полученным от Салах ад-Дина.
После этого султан вышел из шатра, намеренно оставив пленников терзаться страхом по поводу своей дальнейшей судьбы. Он продолжал принимать парад, отдавать указания войску и вернулся к себе в шатер лишь спустя несколько часов и велел снова привести Ги де Лузиньяна и Рено де Шатийона.
Не упоминая о предложении перейти в ислам, аль-Ис-фахани утверждает, что Салах ад-Дин с ходу ударил своей саблей Рено де Шатийона в область между плечом и шеей. Когда тот, истекая кровью, упал на пол, ему отрубили голову. Ну а дальше следует уже приведенный выше рассказ о том, как Салах ад-Дин успокоил трясущегося от страха Ги де Лузиньяна.
Такое же милосердие было проявлено и по отношению к другим пленникам, включая рыцарей-мирян, — им не только была дарована жизнь, но и по личному приказу Салах ад-Дина их хорошо напоили и накормили, поселили в шатрах. Отношение к ним было едва ли не дружественным.
Но вот для тамплиеров и госпитальеров, которых Салах ад-Дин считал злейшими врагами ислама, было сделано исключение. Салах ад-Дин лично подходил к каждому из них и обещал даровать жизнь, если он «поднимет палец и примет закон», то есть станет мусульманином, но ни один из 230 пленных рыцарей не проявил малодушия и не изменил своей вере. Тогда Салах ад-Дин провозгласил, что рыцари-монахи еще более ужасны, чем ассасины, и потому заслуживают самой жуткой смерти, после чего предал их в руки дервишей и улемов
[61]. Те оказались неумелыми, но азартными палачами и, привязав рыцарей к столбу, подвергли их, прежде чем умертвить, поистине чудовищным пыткам.
При этом (опять-таки по до сих пор остающимся загадочными мотивам) Салах ад-Дин почему-то пощадил магистра тамплиеров Жерара де Ридфора. По одной из версий, тот откупился, передав Салах ад-Дину замок тамплиеров в Газе. По другой, «выкликнул закон», но эта версия большинству историков кажется сомнительной — как, впрочем, и легенда о том, что после казни тамплиеров и госпитальеров Салах ад-Дин выкупался в их крови. При всей неоднозначности его фигуры подобная кровожадность была ему явно не свойственна, и он сам относил такие варварские замашки на счет европейцев.
На следующий день, 5 июля, произошло еще одно важное событие: графиня Эквиста Триполийская сдала Салах ад-Дину цитадель Тверии, после чего всем защитникам города было разрешено не только покинуть его целыми и невредимыми, но и со всем имуществом.
Салах ад-Дин, как видим, в очередной раз проявил благородство и милосердие, которое должно было окупиться сторицей во время осад следующих городов Иерусалимского королевства.
Празднества в честь великой победы ислама у Рогов Хат-тина продолжались всю ночь. Всю ночь жарилось на кострах мясо, били барабаны, пелись песни и ночные холмы Галилеи оглашали крики «Аллах акбар!» («Аллах велик!») и «Ла и иллаха илла Аллах» («Нет Бога, кроме Аллаха!»).
А Салах ад-Дин уже готовился к новым боям и новым, более грандиозным победам.
* * *
Итоги битвы при Хаттине, разумеется, требовали не только военного и политического, но и теологического осмысления.
Для мусульман в данном случае все было просто: Аллах даровал им победу, ясно показав, в чем именно заключается Его воля и что время, на которое он дал франкам владеть «территорией ислама», истекло. Они были уверены, что за этой победой неминуемо должны последовать и другие, вплоть до полного изгнания ненавистных «оккупантов».
Одновременно это было расценено как победа суннитской доктрины ислама над шиитской — ведь Иерусалим был потерян в те дни, когда им правила исповедовавшая шиизм династия Фатимидов.
Но вот перед христианскими теологами, несомненно, стояла куда более тяжелая задача. Все события, предшествовавшие Хаттинской битве, представляющие собой череду ошибок и крайне неблагоприятного для крестоносного воинства стечения обстоятельств, иначе как проявлением воли Всевышнего и Его гнева на правителей и жителей Иерусалимского королевства объяснить было нельзя. С другой стороны, для христианина того времени было просто немыслимо предположить, что правда и истина на стороне мусульман; что Господь не желает того, чтобы Иерусалим с его Голгофой, горницей Тайной вечери и другими святыми местами и воздвигнутыми на них храмами и монастырями не находился бы в христианских руках.
Поэтому причину поражения объяснили тем, что король и бароны вели греховный образ жизни (странно, что при этом никто не вспомнил о патриархе Ираклии, хотя с него, по логике вещей, и следовало бы начинать); что они вышли на войну, думая не столько о защите Иерусалима и братьев-христиан, сколько ведомые гордыней и тщеславием, и в результате даже Святой Крест утратил свою силу.
Это было пусть и не очень убедительное, но все же объяснение, позволявшее сдержать уже начавшийся процесс массового обращения местного христианского населения в ислам. А заодно дававшее надежду на то, что молитвами и силой истинной веры еще можно остановить Салах ад-Дина и все исправить.
Но на самом деле — и в этом-то и заключался главный итог битвы при Хаттине — останавливать Салах ад-Дина было уже попросту некому. Большая часть мужчин-христиан отправились на войну под знаменами Ги де Лузиньяна и теперь либо находились в плену, либо кормили своим телом стервятников на Рогах Хаттина. Мусульманское же население городов королевства было готово распахнуть их ворота перед армией своих единоверцев.
