Баха ад-Дин пишет, что Салах ад-Дин был заинтересован в паломниках, так как паломники, достигнув цели своего приезда в Святую землю, не оседали на ней, а спешили вернуться назад, в Европу. Будучи глубоко религиозным человеком, Салах ад-Дин не мог не разделять их чувства.
Как правоверный мусульманин он верил, что существует только одна истинная религия и именно она должна править миром, а потому не хотел, чтобы в Палестине селилось слишком много иноверцев, которые затем могли вновь предъявить свои претензии на Иерусалим и другую «территорию ислама».
Был ли он доволен заключенным перемирием?
И снова на это нет однозначного ответа. Баха ад-Дин приводит слова, которые султан сказал ему наедине вскоре после подписания мирного договора: «Я боюсь заключения мира и не знаю, что со мной будет. Враги увеличат свое войско, а затем выйдут за пределы земель, которые мы им оставляем во владение, чтобы захватить те, которые мы от них очистили. Вот увидишь, каждый из них построит крепость на вершине какого-нибудь холма; я не могу отступиться, но это соглашение погубит мусульман».
Если эти его опасения и сбылись, то только отчасти. Жан Ришар замечает, что на самом же деле «за 99 лет, которые протекли до падения последних латинских колоний Сирии (1192–1291), это перемирие без конца продлевалось с мусульманскими государями»
[90].
Но правда заключалась в том, что и для Ричарда этот договор тоже был исключительно вынужденным. Не случайно европейские хроники утверждают, что после утверждения мирного договора и принесения всех клятв один из послов Ричарда сказал Салах ад-Дину, что его король намерен использовать перемирие только для того, чтобы собрать новое большое войско и отвоевать Иерусалим.
Салах ад-Дин на это якобы ответил, что на все воля Аллаха, но если Иерусалим и в самом деле отвоюет у мусульман именно Ричард, то это будет справедливо, так как только он из всех франков достоин править Святым градом. Впрочем, согласно свидетельству Хьюберта Уолстера, когда он беседовал с Салах ад-Дином о Ричарде, султан сказал, что Ричард мог бы стать великим королем, если бы не бросался очертя голову вперед, вместо того чтобы обдумывать свои поступки.
Поводя итоги Третьего крестового похода, и мусульманские, и европейские историки сходятся в том, что победа осталась за Салах ад-Дином.
«Султан в конце концов вышел победителем из этого противоборства с Западом. Правда, франки захватили несколько городов и получили отсрочку на сто лет. Но они уже больше никогда не смогли создать государство, которое могло бы диктовать свои условия арабскому миру. Фактически они уже не имели больше государства, а только поселения»
[91].
«Конечно, для западных стран прибрежная территория, включая Тир, Сайду, Тартозу и другие гавани, имела гораздо более важное значение, чем Иерусалим или Назарет, расположенные вдали от берега. Обладание береговой полосой в первую очередь служило интересам левантийской торговли. В этом смысле Ричард I добился даже некоторого успеха. Однако такой успех, устраивая в известной мере торговых людей Северной Италии, не мог считаться достаточным с точки зрения Рима: потеря Иерусалима была столь серьезной неудачей, что примириться с нею папству представлялось невозможным»
[92], — констатирует Михаил Заборов.
Правда, Марион Мельвиль предпочитает видеть стакан наполовину полным, а не наполовину пустым. «Третий крестовый поход, хотя и потерпел неудачу, — пишет он, — но территория крестоносных сеньорий побережья от Антиохии до Яффы не уменьшилась. Латинское королевство получило отсрочку на столетие, хотя его защитникам пришлось отвести войска для позиционной войны. Начиналась эра замков»
[93].
Но, думается, итог противостояния Ричарда и Салах ад-Дина можно охарактеризовать как «боевую ничью». Это была схватка равных и, как уже говорилось, во многом похожих соперников. Оба были одержимы идеей своей исторической миссии и жаждой увековечить свое имя в памяти соплеменников и единоверцев. Оба умели ценить благородство и были людьми чести. Оба обладали полководческим и дипломатическим талантами, столь необходимыми для государственного деятеля. Оба были глубоко религиозны. Оба были знатоками и ценителями поэзии и знали силу слова.
Оба они по праву стали своего рода символами своих религий: Салах ад-Дин — ислама, а Ричард — католицизма. Оба как бы отражали в своих личностях и деяниях квинтэссенцию своих вероисповеданий, все их ипостаси — включая и ту жестокость, которую Ричард проявлял по отношению к защитникам Акко и их семьям, а Салах ад-Дин — к тем, в ком видел еретиков, угрожающих фундаментальным догмам ислама.
И, наверное, жаль, что личная встреча этих двух, как ним ни относись, великих представителей Востока и Запада так и не состоялась.
Глава восемнадцатая
ЗАКАТ
Ричард не только не встретился с Салах ад-Дином, но и отказался посетить Иерусалим. Он заявил, что не желает идти в него «по милости язычника», каковым вместе со своими единоверцами продолжал считать Салах ад-Дина.
9 октября 1192 года он, уставший и разочарованный, покинул Палестину и отправился навстречу новым испытаниям и подвигам. Он покидал Святую землю, оставив по себе недобрую славу, отныне его именем арабы будут пугать маленьких детей, а когда под арабом будет спотыкаться конь, тот будет ему пенять: «Чего ты испугался?! Или увидел малика Львиное Сердце?!»
Но и Салах ад-Дин чувствовал себя измотанным и опустошенным после пяти лет почти непрерывной войны. Да и годы давали о себе знать. Все чаще и чаще на него наваливались разные хвори, а порой он чувствовал себя настолько уставшим, что ему было трудно сделать лишнее движение. В этом состоянии он и вернулся в Иерусалим, где на него почти сразу же навалились государственные дела.
Сразу после того как стало известно о свободном доступе европейских паломников в Иерусалим, к Салах ад-Ди-ну прибыли послы из Грузии и армянских княжеств. Они передали сообщение от своих правителей о готовности заключить союз с султанатом и просьбой защитить интересы грузинской и армянской церквей в Иерусалиме, а также предоставить грузинам и армянам ту же свободу паломничества.
Кроме того, в начале октября, уже после того как большая часть эмиров со своими отрядами разъехалась по домам, аль-Адиль, также отправленный домой, в подаренные ему земли на восточном берегу Евфрата, получил по дороге письмо от помощника багдадского визиря. Автор послания, явно действовавший по указанию самого визиря, сетовал на то неуважение, которое Салах ад-Дин якобы проявлял по отношению к багдадскому халифу. В связи с этим аль-Адилю предлагалось стать посредником между халифом и султаном и уговорить последнего направить в Багдад посольство для разрешения всех существующих между ними противоречий и выработки единой политики на Среднем Востоке.
