Отделение третье
1. Музыка.
2. Г[осподин] старший учитель Лебедев прочтет краткую историческую записку о состоянии ярославской гимназии и училищ за истекший академический год. Вместе с сим прочтено будет объявление об удостоенных перевода в высший класс и наград за отличие, а из окончивших курс об удостоенных выдачи аттестатов.
3. Благодарственная речь на русском языке сочинения ученика 7-го класса гимназии Шипина.
4. Музыка».
Речь ученика Шипина выглядела следующим образом:
«А вы, почтеннейшие наставники, с мудрою деятельностью и заботливою попечительностью отечески старавшиеся о благе нашем, вы, в сердце вашем твердо решившиеся сделать нас просвещенными и добрыми на пользу отечества, примите чистейшую жертву сыновней нашей признательности к великим неоцененным благодеяниям вашим. Вечная молитва о вас будет воссылаема к Богу из глубины благодарных сердец наших.
Любезные товарищи! Кто из нас не знает, сколь полезны и сколь необходимы для будущей нашей жизни те мудрые наставления, кои мы получили в сем месте нашего воспитания. Оканчивая ныне учение наше, в присутствии сего почтенного собрания дадим же торжественный обет проводить жизнь по спасительным советам наставников, к радости и утешению любезных родителей наших; дадим и другой, важнейший первого, обет посвятить себя самих — все наши силы и знания пользе и славе великого государя и любезного отечества нашего».
Как видно из этого примера, гимназическое «творчество» представляло собой в конечном счете упражнения в пустой и лицемерной риторике.
Таким был и предмет, преподававшийся в российских гимназиях под названием «словесность». Он включал в себя изучение грамматики, логики и риторики, переводы с иностранных языков на русский, чтение литературных произведений, признанных образцовыми, а также краткую историю русской литературы. В ярославской гимназии словесность вел Петр Павлович Туношенский. Он преподавал по знаменитой «Общей риторике» Николая Федоровича Кошанского — систематическому руководству по составлению правильных фраз, оборотов, к которому, судя по всему, относился с большим пиететом. Это сочинение, основывающееся на понятии норм и правил, которым должны соответствовать и речи, и литературные произведения, учившее гладко и правильно оформлять любую мысль, избегать всякой шероховатости и в конечном счете искусно лгать и лицемерить, оказалось неожиданно точно выражающим дух николаевского времени. Такое пособие скорее могло оттолкнуть человека искреннего от словесности как чего-то заведомо пустого, безжизненного и бесполезного, годящегося только для торжественных гимназических актов. Уроки, заполненные заучиванием правил, упражнениями в механическом придумывании сравнений, метафор, гипербол и прочих классических риторических приемов, наводили тоску на гимназистов. Горошков вспоминает: «Раз в пятом классе был написан пасквиль на того же Туношенского. Он тогда преподавал риторику и логику (второе не соответствует действительности. — М. М.). По первой было печатное руководство — «Риторика» Кошанского, по второй были у нас письменные заметки на основании объяснений учителя. На эти-то заметки, довольно трудные, неудобопонятные, и были написаны приблизительно такие стихи: «Туношенского наука — учить ее скука! Лучше в… сидеть и на сибирское золото глядеть, лучше вниз туда свалиться, чем Туношенского логике учиться!».
Однако Туношенский отчасти компенсировал архаичную манеру преподавания одним ценным качеством — он искренне любил литературу и поощрял учеников к литературному творчеству. Сохранилось несколько гимназических рукописных сборников, «отредактированных» им. В 1832 году, когда в гимназию поступили братья Некрасовы, Туношенский задумал издавать печатный литературно-художественный журнал для юношества «Муза Ярославля» с девизом «В честном и полезном ищи приятного». В составленной им программе журнала декларировалось:
«Побуждаемый одобрением некоторых любителей отечественного слова, советами многих друзей, а особенно — желанием почтенного начальника моего, лучшие сочинения моих учеников издаю ныне в свет под названием «Муза Ярославля»». <…>1. Журнал свой я посвящаю чистой нравственности, языку отечественному и достопамятностям Ярославля с его страною. <…> III. Начало моему изданию полагаю сочинениями ученическими — я сам еще учусь в новом деле и не хочу ни себя, ни читателей моих обманывать. Притом спешу тех моих воспитанников, кои дарованиями и успехами своими делали некогда удовольствие и честь не мне только, не одним наставникам, но и самому месту их образования, — порадовать лестным вниманием общества и вместе поощрить преемников их ревностью подражать похвальному их примеру и стараться простерть далее свое любочестие».
Замысел не был осуществлен — Туношенский сумел подготовить только один выпуск журнала.
Видимо, учитель стремился заинтересовать учеников поэзией и смог этого достичь, скорее всего, не своими объяснениями, примерами и упражнениями, а энтузиазмом, любовью к искусству слова. Вероятно, он и подтолкнул Некрасова сначала к чтению, а затем и к сочинению стихов. Однако учитель, пробудивший или укрепивший интерес мальчика к поэзии (если он возник у Некрасова еще в до гимназические годы, о чем сведений нет, кроме упоминания о поздравительном стихотворении матери), не мог научить его разбираться в современной литературе. Критерии художественности, которые были заимствованы словесником у Кошанского, основывались на следовании норме и универсальным правилам как высшем достоинстве любого сочинения. Между тем в литературе уже наступала эпоха, когда бесконечно выше стали цениться оригинальность, «неправильность», индивидуальность. Подтолкнув Некрасова к чтению современной поэзии, Туношенский оставил его «беззащитным» — неспособным в ней разбираться.
Поскольку книжных лавок в Ярославле не было (печатная продукция, видимо, в очень скудном ассортименте продавалась вместе с другими товарами в лавке местного богатого купца Эраста Оловянишникова), а у гимназиста Некрасова вряд ли имелась возможность выписывать книги по каталогам в комиссионерских конторах (как это делали в провинции состоятельные люди, стремившиеся следить за литературными новинками и достижениями науки), источником умственной пищи для него была библиотека. В это время в ярославской гимназии было целых две библиотеки — «подвижная» и фундаментальная, в которой имелось 392 книги по «философии, российской и иностранной словесности», а также книги по истории, географии и статистике, естественной истории, физике, математике. Кроме этого, выписывались литературные журналы, в том числе популярные столичные «Библиотека для чтения», «Телескоп» и «Московский наблюдатель». У латиниста Ивана Семеновича Топорского, вспоминал сам поэт, он брал «Московский телеграф». Эти журналы и стали его излюбленным чтением. Некрасов читал их и в библиотеке, и прямо во время уроков, благо такая возможность в гимназии была. Как вспоминал учившийся в петербургской гимназии министр народного просвещения Александр Васильевич Головнин, «если ученик выучил по книге или тетради заданный урок и особенно если уже отвечал его, то всё время в классе мог заниматься другим предметом, как бы в отсутствии учителя». Так, по воспоминаниям Горошкова, поступал и его товарищ: «В классах Некрасов, бывало, всё сидит и читает…» Сам Некрасов вспоминал об учебе именно как о времени знакомства с поэзией: «В гимназии я… начал почитывать журналы».
