Фермор имел связи в литературном мире и изъявил готовность ввести в него начинающего поэта. Едва ли не сразу после первой встречи с Некрасовым он представил его писателю, ученому и литературному критику Николаю Алексеевичу Полевому. Это знакомство нельзя не признать огромной удачей для Некрасова. В том эпигонском литературном кругу, который мог стать питательной средой для начинающего поэта, Полевой был одной из наиболее влиятельных персон не только как прославленный литератор, но и как негласный редактор журнала «Сын Отечества», издаваемого известным книгопродавцем Александром Филипповичем Смирдиным. В романе «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» Некрасов дает ироническое описание своего визита к знаменитости: «Журналист, человек среднего роста, в зеленом халате, зелено-серых чулках и старых калошах, из которых проглядывали голые пальцы (чулки были тоже худые), при моем появлении вскочил с своего места и начал низко раскланиваться, как купец из-за прилавка; при каждом поклоне он делал несколько шагов в правую сторону и на половине четвертого поклона очутился наконец подле меня. Лицо его было желто, как воск, и худо, как скелет крысы; волосы, средней величины, были всклокочены, а глаза сверкали, как мне тогда показалось, огнем байроновского отчаяния». Эта ирония, конечно, вызвана давно изменившимся отношением к Полевому и самого Некрасова, и той части литературного мира, к которой поэт принадлежал в зрелые годы. В то время, когда Николай Фермор привел юного дебютанта к маститому литератору, тот вынужденно находился в кругу одиозных Фаддея Булгарина и Николая Греча, успев написать верноподданническую пьесу «Дедушка русского флота», за которую получил от Николая I бриллиантовый перстень. В 1838 году это не могло скомпрометировать Полевого в глазах юного провинциала, для которого он представлялся фигурой недосягаемой высоты и значимости.
Полевой был намного более сложной личностью, чем его тогдашние соратники и соперники Булгарин, Сенковский и Греч. Еще совсем недавно он был участником наиболее актуальных событий литературной жизни. С 1825 по 1834 год полный тезка Некрасова вместе с братом Ксенофонтом издавал один из наиболее ярких русских литературных журналов «Московский телеграф», в котором печатались такие замечательные поэты и прозаики, как П. А. Вяземский, Е. А. Баратынский, В. К. Кюхельбекер, В. И. Даль, А. Ф. Вельтман, А. А. Бестужев (Марлинский), В. Ф. Одоевский. Журнал поднимал на щит тогдашнюю новинку — романтизм, который только ко времени литературного дебюта Некрасова превратился в обветшалое прибежище эпигонов. Сам Полевой оставил образцы ультраромантической прозы: роман «Клятва при Гробе Господнем», повести «Абадонна», «Живописец», «Эмма» и др. Всё это, однако, касается «донекрасовской» эпохи. В 1834 году Полевой напечатал в «Московском телеграфе» отрицательную рецензию на вызвавшую одобрение императора пьесу Н. В. Кукольника «Рука Всевышнего Отечество спасла». За подобную дерзость журнал был навсегда закрыт, Полевому запрещено заниматься издательской деятельностью, печатать произведения под своим именем. Запрет действовал недолго, однако Полевой был сломлен. Обремененный долгами, обширной семьей, едва сводящий концы с концами, несмотря на многочисленные приработки, по возвращении к литературной деятельности он перешел в стан Булгарина — Греча. Оказавшись в центре эпигонской литературы, он понизился в ранге как литературный критик и журналист; литература подлинная, первоклассная проходила мимо, встречая враждебность в кругу, к которому он теперь принадлежал.
Однако нельзя не признать, что вступление в ряды эпигонов было для него органично. Даже на вершине своей славы Полевой был не оригинальным писателем и ученым, а подражал сделанному раньше, просто делая это быстрее других, беря за образцы по-настоящему актуальные, новые явления в европейской и русской литературе. Провозглашая в своих романтических трудах оригинальность как высшее требование литературы, Полевой на деле считал нормой воспроизведение чужого. Поэтому «журналист» благосклонно отнесся к молодому поэту, чьи стихи были не лучше, но и не хуже других и похожи на всё, что печаталось в журналах, а следовательно, воплощали более или менее актуальные литературные тенденции.
Полевой практически молниеносно напечатал стихотворение Некрасова «Мысль» в десятой книжке «Сына Отечества», видимо, по собственному выбору:
«Журналист взял мою тетрадь, развернул наудачу и начал читать про себя. Сердце мое сильно забилось; я думал, что от приговора журналиста будет зависеть судьба всей моей будущности. «Прекрасно! прекрасно!» — сказал наконец журналист и начал читать вслух одно из моих стихотворений, где описывалась ночь, озаряемая полной луною, и пр.
— Хорошо, почтеннейший, а сколько вам лет?
— Шестнадцатый год, — отвечал я.
— Очень хорошо. Я непременно напечатаю одно из ваших стихотворений».
К стихотворению было сделано примечание: «Первый опыт юного, 16-тилетнего поэта». Впоследствии Некрасов признавался, что был чрезвычайно доволен этим примечанием и особенно самим фактом появления своего произведения в печати: «Забуду тот нелепый восторг, который заставлял меня бегать, высуня язык, когда я увидел в «Сыне Отечества» первое мое стихотворение, с примечанием, которым я был очень доволен». В следующем, ноябрьском номере «Сына Отечества» были опубликованы еще два стихотворения из некрасовской тетради — «Безнадежность» и «Человек». В 1839 году Полевой продолжал печатать стихотворения Некрасова в редактируемом им журнале. В первом номере было опубликовано стихотворение «Смерти», в шестом (вышедшем в свет в сентябре) — «Изгнанник», возможно, написанное уже в Петербурге (в журнальной публикации оно посвящено Н. Ф. Фермору).
В течение 1838 года Некрасов не раз посещал Полевого (о чем свидетельствуют записи в дневнике последнего), несомненно, относился к литератору с большим пиететом и с уважением внимал его суждениям и советам. В том, что на протяжении не менее полугода Полевой выступал в роли покровителя и литературного наставника начинающего поэта, сомнений быть не может. Однако содержание их бесед неизвестно. Какой мудростью мог поделиться с честолюбивым дебютантом литературный инвалид? В любом случае несомненно, что направить начинающего стихотворца на настоящий поэтический путь он способен не был.
Полевой, сохранивший многочисленные знакомства и пользовавшийся авторитетом как у начинающих, так и у маститых писателей, видимо, ввел Некрасова в более широкие литературные круги. В его доме бывали не только разнообразные эпигоны, но и серьезные литераторы: кавалерист-девица Надежда Дурова, начинающий водевилист Федор Алексеевич Кони, Николай Иванович Надеждин, Сергей Николаевич Глинка, Иван Иванович Панаев и многие другие. Видимо, эти знакомства также пошли на пользу Некрасову. В 1839 году в газете «Литературные прибавления к «Русскому инвалиду», редактировавшейся А. Ф. Воейковым и А. А. Краевским, были напечатаны стихотворения «Моя судьба» (в № 12), «Два мгновения» (в № 14) и «Рукоять» (в № 25). Попал Некрасов и в так много значившую для него «Библиотеку для чтения»: в седьмом номере за тот же год здесь было опубликовано его стихотворение «Жизнь».
На первый взгляд результаты деятельности Некрасова по обретению своего места в литературе в 1838–1839 годах выглядят впечатляюще. Он напечатал в столичных изданиях, считавшихся серьезными, восемь стихотворений, а значит, уже имел право носить звание поэта в, так сказать, профессиональном значении этого слова
[16]. Некрасов получил покровительство знаменитого и влиятельного литератора, обзавелся знакомствами, стал вхож в редакции журналов, даже получил «своего» заинтересованного критика в лице Федора Николаевича Менцова, в седьмом номере «Журнала Министерства народного просвещения» за 1839 год назвавшего его стихотворения произведениями «не первоклассного, но весьма замечательного дарования».
