Книга Николай Некрасов, страница 21. Автор книги Михаил Макеев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Николай Некрасов»

Cтраница 21

«Я стал печатать книгу «Мечты и звуки». Тут меня взяло раздумье, я хотел ее изорвать, но Бенецкий уже продал до сотни билетов кадетам, и деньги я прожил. Как тут быть! Да Полевой напечатал несколько моих пьес в «Библиотеке для чтения». В раздумье я пошел с своей книгой к Жуковскому. Принял меня седенький согнутый старичок, взял книгу и велел прийти через несколько дней. Я пришел, он какую-то мою пьесу похвалил, но сказал: «Вы потом пожалеете, если выдадите эту книгу».

«Но я не могу не выдать» (и объяснил, почему). Жуковский мне дал совет: «Снимите с книги ваше имя».

Эпизод в трактовке Некрасова выглядит как своеобразное получение «благословения» у большого поэта (Жуковский предсказывает, что Некрасов пожалеет об этой слабой книге, вероятно, потому, что станет настоящим поэтом) и одновременно как проявление проснувшейся самокритики. Несомненно, однако, что логика, которая лежит в основе этого рассказа, — поздняя, принадлежащая уже зрелому поэту. Начинающий «гений» наверняка руководствовался другими мотивами. Он попытался обрести в Жуковском того могущественного, любящего литературу, способного по дебютному сборнику распознать настоящий талант покровителя, о котором давно мечтал. Старший поэт в высшей степени соответствовал таким надеждам. В отличие от прежнего покровителя Некрасова, Полевого, единственной наградой за многолетний литературный труд была бедность, Жуковский был не только живой классик (в чем Некрасов, читавший примеры из его поэзии в учебниках Кошанского, не сомневался), но и крупный сановник, не просто «литературный генерал», но генерал в буквальном смысле — действительный статский (с 1841 года — тайный) советник, кавалер всевозможных орденов, воспитатель наследника престола, приближенный к самому императору. Кроме этого, он имел заслуженную репутацию чрезвычайно доброго и отзывчивого человека, не раз помогавшего собратьям-литераторам. Только недавно он оказывал покровительство замечательному поэту Алексею Васильевичу Кольцову, чья судьба была в чем-то похожей на судьбу самого Некрасова, в частности в трудных отношениях с отцом.

Конечно, благосклонность такого человека могла очень много значить для юного гения. По логике Некрасова, его стихи должны были понравиться Жуковскому, поскольку были похожи на его собственные. Жуковский же был настоящий художник, и потому, конечно, «Мечты и звуки» не понравились ему — именно из-за отсутствия оригинальности. Никаких оснований предлагать молодому человеку покровительство Жуковский не видел. В его лице Некрасов едва ли не впервые столкнулся с подлинным художником, однако понять суть этой подлинности он, скорее всего, был еще не готов.

«ЛИТЕРАТУРНАЯ ТЛЯ»

Сборник «Мечты и звуки» продавался в книжных магазинах Ильи Ивановича Глазунова и Василия Петровича Полякова (куда, судя по всему, он был отвезен самим автором и его друзьями) за полтора рубля серебром. Покупали его плохо, чего, впрочем, стоило ожидать хотя бы по малой известности автора широкой публике.

Книжка не вызвала большого шума и в литературных кругах. В течение полугода (примерно до августа 1840-го), пока сборник еще лежал в книжных лавках, выходили немногочисленные рецензии, преимущественно благосклонные, что называется, «поощрительные» (едва ли не самый восторженный отзыв был дан имевшим крайне дурную репутацию критиком и литератором Леопольдом Брантом, в тринадцатом номере газеты «Русский инвалид» назвавшим стихи Некрасова «прекрасными»). На этом фоне помещенный в третьем номере «Отечественных записок» резко отрицательный отзыв Белинского (вторую отрицательную рецензию написал в «Литературной газете» критик Василий Межевич, которого Некрасов считал своим недоброжелателем, а следовательно, она вообще не шла в счет), которому Некрасов впоследствии приписывал судьбоносное значение, не выглядел приговором. Наоборот, книжный дебют можно признать успешным.

Некрасову, однако, так не казалось. Неизвестно, действительно ли он скупал и уничтожал тираж (это выглядит неправдоподобно, поскольку вряд ли книгопродавцы книгу купили — скорее всего, взяли на реализацию; следовательно, ему надо было просто забрать непроданные экземпляры); однако представляется несомненным, что Некрасов ощущал: «Мечты и звуки» провалились.

Дело не только в том, что рецензиям не хватало «восторга», но и в том, что практически все они вышли из-под пера тех литераторов, которые его знали, среди которых он и так числился подающим надежды молодым поэтом, которые ему сочувствовали и оказывали покровительство еще до выхода сборника (Полевой, Плетнев, Менцов, Сенковский). То есть книга не принесла какого-то резкого изменения его положения в литературном мире. Неудача визита к Жуковскому, высказанное старшим поэтом отрицательное отношение к книге, видимо, заставляли Некрасова предполагать заранее, что сборник окажется холостым выстрелом, неудачной инвестицией. Тем не менее преобладание положительных рецензий в серьезной печати оставляло хотя бы слабую надежду на продолжение поэтической карьеры, и Некрасов еще до осени 1840 года (хотя всё реже) продолжает писать серьезные стихи в духе сборника «Мечты и звуки», рассчитывая, возможно, на чье-то новое покровительство. Последним таким стихотворением стало «Скорбь и слезы», напечатанное в ноябре этого года.

Такая раздвоенность, существование сразу в двух сферах — высокой и низкой — сохраняется у Некрасова еще почти год, хотя борьба за славу и признание в высокой сфере выглядит всё более безнадежной. Сама эта двойственность приобретает новые черты, которые обеспечивают победу низкой действительности над высокими устремлениями. Еще до выхода в свет своей книжки, в декабре 1839 года, Некрасов поступил на постоянную «службу» в новый, только начавший выходить журнал «Пантеон русского и всех европейских театров», издателем которого был книгопродавец В. П. Поляков, а редактором стал к тому времени уже довольно известный драматический писатель, автор популярных водевилей Ф. А. Кони. Познакомиться с последним Некрасов мог у Полевого, где тот часто бывал, или через Полякова, в книжных лавках которого продавалась книга Некрасова. Поначалу его обязанности были едва ли не корректорскими. Скоро, однако, Некрасов становится в «Пантеоне», а чуть позже и в «Литературной газете» (ее также начинает редактировать Кони, взяв в аренду у А. А. Краевского) своего рода доверенным лицом: выполняет редакторские, корректорские функции, начинает писать рецензии, давать собственные материалы. Работа у Кони продолжится до начала 1842 года. Тогда, только-только расставшись с работодателем, Некрасов будет отзываться о нем крайне едко, пародировать его, а позднее, в автобиографиях, станет игнорировать, даже не упомянет его имени (хотя о работе в «Пантеоне» и «Литературной газете» сообщит). Причины противоречивого отношения Некрасова к бывшему патрону, видимо, кроются не столько в самом Кони, обладавшем, по многочисленным воспоминаниям, добрым и отзывчивым характером, но в той роли, которую он объективно сыграл в жизни Некрасова.

Федор Кони был человек иной формации, нежели Николай Полевой. Он никогда не претендовал на первые роли в литературе, и редактировавшиеся им издания навсегда остались изданиями второго или третьего ряда. Он тоже писал в юности подражательные романтические стихи (с несколько большим успехом, чем Некрасов) и иногда продолжал их писать, когда начал редактировать «Пантеон». Однако романтическая поэзия со всеми ее атрибутами не помешала ему сделать карьеру критика и драматурга, специализирующегося на водевилях, комедиях с куплетами. К такой «легкой» литературе Кони относился серьезно, добившись на этом поприще больших успехов, создав несколько классических русских водевилей.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация