Другой целью общественного внимания было народное образование. Эта проблема стала особенно актуальной в свете предстоящего освобождения крестьян. Образованным, прогрессивно мыслящим людям казалось необходимым не только освободить народ от крепостного рабства, но и дать ему возможность сознательно и ответственно включиться в жизнь государства. Это вызвало большое количество изданий для народа — как периодических, так и отдельных книг — и привело к созданию в 1860 году благотворительных общественных организаций, видевших своей задачей распространение в народе грамотности, первоначальных знаний и издание полезных книг. Таковыми были созданный летом Совет уполномоченных частных бесплатных воскресных школ и учрежденный 1 декабря Санкт-Петербургский комитет грамотности при Императорском Вольном экономическом обществе. Некрасов не участвовал в этих обществах, однако их целям, несомненно, сочувствовал. Членом обеих организаций был его хороший знакомый — издатель журнальчика для солдат «Солдатская беседа» (к которому позднее прибавился аналогичный, но предназначенный уже для более широких народных масс — «Народная беседа»), автор популярных книжек для солдат и простонародья Александр Фомич Погосский — с одной стороны, энтузиаст дела народного просвещения, стремившийся издавать книжки для народа, дававшие ему первоначальные знания о природе, полезные советы по хозяйству, гигиене, по возможности избавленные от всякого обязательного мракобесия, с другой — достаточно успешный предприниматель среднего масштаба, имевший от своих многочисленных изданий неплохой доход.
Из разговоров с Погосским Некрасов вынес уверенность, что у хорошей, качественной народной литературы есть перспективы на рынке, что благотворительные организации готовы оказать поддержку честным просветительским изданиям в их борьбе с до сих пор господствовавшей там дешевой низкопробной развлекательной литературой, конкурировать с которой без какой-либо государственной или общественной поддержки было немыслимо. И Некрасов решил принять участие в благом деле в качестве издателя литературы для народа. В середине 1860 года он задумал выпустить дешевую серию книжек по три копейки за штуку, по цвету обложки получивших название «красные книжки». Первым в этой серии предполагалось издать сборник, включавший несколько его собственных стихотворений и народный рассказ Погосского «Бобыль Наум-Сорокодум» (в результате эта книжка вышла второй). Реализацию проекта Погосский и Некрасов решили отложить до времени, когда просветительские общества наберут силу.
Несмотря на распространенную точку зрения, что проект «красных книжек» был чисто благотворительным, он имел и коммерческую составляющую, хотя на сверхприбыли Некрасов не рассчитывал. В любом случае в замысле Некрасова присутствовало стремление выполнять новую важную миссию, общественный долг. Это был посильный ответ поэта на всё громче звучавшие требования реального действия для изменения существующего положения вещей и осуществления общественных идеалов. Одновременно это был, видимо, предел, до которого поэт мог дойти на этом пути (в этом же ряду стоит устройство сельской школы, которому Некрасов отдал немало сил и средств).
1860 год подвел черту под остатками привязанности, сохранявшимися между Некрасовым и его прежними «литературными друзьями». Дольше всех державшийся Тургенев в начале года разорвал отношения с «Современником» и его редактором. Непосредственным поводом для этого послужила статья Добролюбова, известная современному читателю под названием «Когда же придет настоящий день?» (в «Современнике» статья не имела названия), посвященная опубликованному в «Русском вестнике» роману «Накануне». Тургенев, которого, видимо, сам Некрасов ознакомил с текстом рецензии в корректуре, потребовал не допустить статью до печати. После того как статья (с цензурными искажениями и, возможно, некоторыми переделками, призванными смягчить какие-то обидные для писателя пассажи) была всё-таки опубликована в мартовском номере «Современника», Тургенев «официально» и публично прервал связь с журналом и лично Некрасовым.
Исследователи до сих пор не могут прийти к единому мнению, что в добролюбовской рецензии показалось Тургеневу настолько обидным, что заставило его сделать столь резкий и необратимый шаг, и сходятся на том, что рецензия была только предлогом для назревшего разрыва. Еще в 1859 году Тургенев позволял себе за глаза крайне резко высказываться о Некрасове (в письме Фету от 1 августа он называл прежнего приятеля «злобно зевающим барином, сидящим в грязи»). Причины этого изменения отношения в значительной степени лежат в психологической плоскости, в раздражении не столько от самого Некрасова, сколько от его «окружения» — Чернышевского и Добролюбова, непочтительных, смотревших на маститого писателя без всякого пиетета. Представляется, что и сама дружба между Некрасовым и Тургеневым была чем-то искусственным, между ними не было настоящей близости, в особенности со стороны Тургенева, не способного на подлинную привязанность. Выдвигалась причина и более низкого характера — недовольство предполагаемой нечистоплотностью Некрасова как редактора и издателя.
И всё-таки не случайно, что именно эта статья Добролюбова стала предлогом для разрыва. Критик в ней вполне воздал должное не только таланту Тургеневу, но и его чуткости к общественным интересам. При этом Добролюбов считал высшим достижением писателя изображение людей, подобных герою одноименного тургеневского романа Рудину, — пропагандистов, «лишних» людей, красиво говоривших о ценностях, но не способных действовать. В главном герое «Накануне» Инсарове Добролюбов увидел неудачную попытку Тургенева показать человека действия: герой оказался бледен, неясен, идеалы, которые заставляли его не говорить, а действовать, оставались читателю непонятны. И в этом смысле Тургенев, почувствовав запрос общества, оказался не в состоянии его выполнить — очевидно потому, что этот тип был ему чужд и идеологически, и «художественно». Так почти неприкрыто Добролюбов намекал, что сам писатель не способен соответствовать требованиям новой эпохи.
Соображения Добролюбова нельзя не признать очень проницательными. Тургенев и сам понимал, что не может быть среди этих новых людей действия. Он мог за ними наблюдать, более или менее объективно изображать (как позже сделает это в образе Базарова), но не мог и, очевидно, не хотел быть для них «своим». И шаг Тургенева по отречению от всякого сотрудничества с «Современником» был не просто разрывом с Некрасовым, но реализацией решения покинуть этот лагерь. В октябре 1860 года в «Колоколе» вышла статья Герцена «Лишние люди и желчевики», где старый товарищ брал под защиту «людей сороковых годов», и Тургенев солидаризировался с ним, признавая себя человеком «старым» и «лишним» (в письме Герцену он отчасти иронически благодарил его за заступничество «за нас лишних»). Разрыв Тургенева и Некрасова — не просто расхождение приятелей. Это развилка, от которой один (Некрасов) двинулся дальше, тяжело, жалуясь и мучаясь, но вперед и в конечном счете в бой (сам, видимо, не отдавая себе отчет, что впереди именно бои, а не просто дорога); второй (Тургенев) решил остаться в арьергарде или даже в обозе и оттуда созерцать будущие сражения. Некрасову было тяжело, он не хотел терять эти отношения, Тургенев занимал в его жизни большое место, привязанность к нему была чем-то подобным привязанности к Панаевой. До весны 1861 года Некрасов иногда писал бывшему приятелю, будто отказываясь признать свершившийся факт. И всё-таки в самом разрыве и уходе Тургенева большая часть ответственности лежит на Некрасове, шедшем своим путем и не собиравшемся сходить с него в угоду человеческой привязанности.
