Эта дружба с крестьянскими ребятишками стала впоследствии одним из краеугольных камней хрестоматийного образа Некрасова как «народного поэта», и нет причин отрицать ее. Барчонок вполне мог играть с крестьянскими детишками, тем более что для этого не нужно было далеко ходить (деревня, как мы помним, начиналась прямо за забором помещичьего сада). Нет причины и видеть в этом факте что-то специфическое, какое-то раннее проявление «демократического инстинкта», впитанной с молоком матери любви к народу. Сословные разграничения, даже если они культивируются в семье, не играют для ребенка большой роли и до поры оттесняются на второй план различиями в возрасте, физической силе, ловкости, умении играть, находить развлечения и рассказывать увлекательные истории. Поэтому в самой тяге барского сына к детскому коллективу нет ничего особенного; такой опыт близкого общения с «народом» в детстве был у самых разных помещичьих отпрысков (например, он изображен в первой главе пушкинской «Капитанской дочки»).
Анна Алексеевна утверждала, что это общение с крестьянскими детьми «было постоянным огорчением для нашей матери». Именно Елена Андреевна (а не отец, который, впрочем, если верить рассказам, также запрещал его) была недовольна, что ее сын играет с крестьянскими детьми. Видимо, эта деталь в воспоминаниях (верна она или нет, опять же нельзя утверждать) предназначена подчеркнуть не сословную спесь Елены Андреевны, а тонкость ее натуры, страх за ребенка, нежелание, чтобы он принимал участие в грубых забавах.
Таким был детский мир Некрасова. Очевидно, что это был мир достаточно маленький, как у всякого ребенка, но отчасти и открытый миру большому: через обучение, которое, несомненно, велось в доме Некрасовых (хотя о том, кто и чему учил детей в семье, сведений тоже нет), через наблюдения за дорогой и движущимися по ней людьми (и, возможно, беседы с кем-то из них), через общение со сверстниками из иной социальной среды. Детство Некрасова проходило в общении с крестьянскими детьми, с родителями, дававшими противоположные импульсы для развития и контрастные примеры для подражания, демонстрировавшими противоположные жизненные ценности и цели. В этом детстве были и поэтические, и грубые, и наверняка, по современным меркам, мрачные стороны. К последним можно отнести не раз описанные Некрасовым картины тягостного труда бурлаков, которых он видел на Волге, действительно представлявшей в тех местах особую трудность для прохождения судов. Однако можно полагать, что в раннем детстве Некрасову редко приходилось видеть эти сцены — всё-таки Волга была довольно далеко от имения, и вряд ли маленький ребенок мог часто самостоятельно добираться до ее берегов. Тем не менее великая русская река, несомненно, с детства вошла в жизнь Некрасова.
Всё это были разные стороны жизни дворянского ребенка, сына простого и грубоватого помещика средней руки и его более культурной и более утонченной супруги. До времени эти «ингредиенты» находятся под спудом, в ожидании того, какие из них понадобятся и реализуются в жизни и — в случае Некрасова — в творчестве. Только время и внешние обстоятельства определят, что из того, что его окружало, станет частью его поэзии. Если поэзия и заложена изначально в природе, отношениях с родителями и крестьянскими детишками, то это не значит, что она сразу отчетливо видна. Она будет увидена Некрасовым позднее — вовсе не в начале творческого пути. Долгое время он будет искать красоту и поэзию совсем в других местах, пока сама жизнь и литература не покажут ему, что самая высокая красота содержится именно здесь, во всём этом заурядном окружении детства.
ГИМНАЗИЯ. МЕЧТЫ И ЗВУКИ
Между 24 августа и 1 сентября 1832 года в ярославскую гимназию была подана бумага: «1832 г. августа… дня, я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую, что представляемые мною для обучения в ярославскую гимназию Андрей и Николай действительно мои дети; от роду имеет 1-й 12-ть, а 2-й 11-ти лет. В чем и подписуюсь — уволенный от службы майор Алексей Сергеев, сын Некрасов».
Этот документ обозначил резкое изменение в жизни старших сыновей Некрасовых. Как в семье решался вопрос о их учебе, неизвестно. Алексей Сергеевич, исходя из собственного опыта и семейной традиции, наверняка предпочитал военную карьеру статской; позднее сын Константин по достижении требуемого возраста будет определен в Московский кадетский корпус, Федора отец безуспешно пытался пристроить в Главное инженерное училище в Петербурге. В данном случае возобладало, видимо, представление матери о правильном образовании детей, предположительно, подкрепленное отсутствием у Николая какой бы то ни было склонности к военной службе (относительно его старшего брата в этом смысле ничего не известно). Естественно, выбор пал на ближайшую гимназию — в Ярославле. Поскольку Грешнево находилось в 20 верстах от него, новоиспеченным гимназистам пришлось переселяться в губернский город.
«Город Ярославль, — писал в своей знаменитой книге «Россия в 1839 году» путешествовавший по России французский маркиз Астольф де Кюстин, — столица одной из самых примечательных губерний во всей империи, заметен уже издалека, как и предместья Москвы. Подобно всем провинциальным городам в России, он обширен и кажется безлюдным. Обширность его — не столько от многочисленности обитателей и домов, сколько от огромной ширины улиц и площадей и оттого, что здания здесь обычно расположены далеко друг от друга, так что жителей почти и не видать. <…> Цветные и золоченые главы ярославских церквей, которых здесь немногим меньше, чем домов, видны путнику издалека, как и в Москве, но сам город менее живописен, нежели старая столица империи. Рядом с ним протекает Волга, и со стороны реки город заканчивается высоким, обсаженным деревьями набережным бульваром. Ниже этого широкого бульвара пролегает подъездной путь, спускаясь от города к реке и пересекая под прямым углом бечевую тропу. Этот необходимый для хозяйственных и торговых нужд путь не прерывает собой набережной, переходящей в красивый мост. Скрытый под прогулочной аллеей, мост этот заметен лишь снизу; в целом получается недурная картина, которая имела бы внушительный вид, будь в ней еще и движение и свет; однако город, несмотря на свое торговое значение, настолько плосок, настолько правильно расчерчен, что кажется вымершим; в нем пусто, печально и тихо; впрочем, другой, сельский берег реки, который виден с набережной, еще более пуст, тих и печален».
Литератор и путешественник Павел Иванович Сумароков сообщал в фундаментальном труде с несколько легкомысленным названием «Прогулка по 12-ти губерниям с историческими и статистическими замечаниями в 1838 году»: «Волга здесь почти при начале своего течения, понижает свои берега, река Которосль, впадающая в нее у собора, мало видна, и местоположение редкой красоты сзади, над Волгою, внутри города есть обыкновенное. Со всем тем в нем дышит какая-то веселость. Ярославль лучше Нижнего, уступает преимущество над собою только Казани, Одессе, Риге и превосходит все прочие наши города. <…> Церквей 57, вдвое более Петербургского, и древнейшая из всех, против губернаторского дома, называется Св. Николая Найденского, как думать надобно, от имени строителя. <…> Середина города заключает в себе 577 каменных домов, какого количества нет даже в славной Казани, деревянные числом 2609 находятся в боковых улицах, отчего кажется, что весь Ярославль слит из камня. Жителей обоего пола 33 197. Город велик, имеет в длину до 5, в ширину до 4 верст. <…> В городе еще 5 богаделен и странноприимная, палата для бедных. <…> Улицы правильные, не все вымощены, и осенью бывает большая грязь».
