Очень хороши диалоги. В них убедительная певучесть цветаевского стиха сказывается сразу и в них она «уместнее», чем в других частях рассказа.
Эти трое — Ходасевич, Георгий Иванов и Адамович — на удивление схожи в подходе к цветаевскому творчеству. Выходит так, что МЦ — единственное, что их сближает без разногласий и бесчисленных оттенков. Это выходцы из единой культуры, и МЦ — оттуда же, но — с краю. В МЦ осуществляется прорыв к новому языку всего русского стихотворства, ее здание стоит в строительных лесах, строительный материал перемешан со строительным мусором, и нужен острый глаз со стороны, чтобы различить стройность ее постройки.
Записи о Брюсове подходили к концу, получался очерк. Брюсов у МЦ вол и мечта его вол. Ничего боговдохновенного, только труд нечеловеческий. В отличие от Бальмонта, суть которого — моцартианская игра. Дифирамб Бальмонту мог втайне и задеть Бальмонта, поскольку МЦ в этом очерке выпустила из виду хотя бы Монблан переведенного им. Но признание двоевластия Брюсова и Бальмонта в определенную эпоху российского стихотворства — вещь объективная, МЦ вроде бы и несвойственная, но имеющая место. Брюсову, на ее взгляд, больше всего нужна власть, посему оный римлянин так органично вписался в большевизм. Вол и волк — вот ее Брюсов. Любовь через отталкивание значительней любви-притяжения. Написана история любви. В МЦ обнаружился повествовательный дар — ряд эпизодов, рисующих время. От любви МЦ к Брюсову перепало и Аделине Адалис, изображенной живо и нашедшей таким образом место в отечественной словесности. От остальных девочек-поэтесс, собранных Брюсовым в Политехническом музее на вечер девяти муз, остались лишь соболий хвост и малиновые уста.
На минуту отвлечемся от собственно цветаевской жизни. У некоторых крупных поэтов были ученицы или спутницы, так или иначе испытавшие их влияние. От Гумилёва отпочковались несомасштабные Анна Ахматова и Ирина Одоевцева. От Ходасевича — значительная не в стихах Нина Берберова. От Брюсова — крепкий профессионал Аделина Адалис и ничего не сказавшие в поэзии Нина Петровская и Надежда Львова. Если в человеческом измерении к двум последним с их самоубийственным финалом приплюсовать МЦ, получится черный ряд, подобный кошмару морфиниста в час ломки. Мы недооцениваем могущества символизма.
Писала МЦ, сознательно не ознакомившись с предшествующими текстами на ту же — брюсовскую — тему: В. Ходасевич. (Брюсов // Современные записки. 1921. № 23), Д. Святополк-Мирский. (Валерий Яковлевич Брюсов // Современные записки. 1924. № 22), 3. Гиппиус (Одержимый (О Брюсове) // Живые лица. Прага: Пламя, 1925). Однако она знала волошинскую очерковую рецензию на первый том «Путей и перепутий» Брюсова в газете «Русь» от 29 декабря, № 348 за 1907 год и рецензию Андрея Полянина (Софьи Парнок) «По поводу последних произведений Валерия Брюсова» в январском номере «Северных записок» за 1917 год.
Название «Герой труда» (с подзаголовком «Записи о Валерии Брюсове») нашлось быстро и легко — МЦ и себя саму так называла. 12 августа МЦ пишет Тесковой: «Заканчиваю воспоминания о Брюсове. Вот бы хорошо — отрывки в Pragerpresse
[115]. Не знаете ли адреса Кубки? Если бы написали ему (о Брюсове для PrPresse) была бы Вам очень благодарна». Кубка был сотрудником этой немецкоязычной газеты. 25 августа на вилле Боженка прошло чтение «Героя труда» при стечении дружелюбной публики. 26 августа МЦ обратилась и непосредственно к переводчику, послав ему в два приема отрывки из очерка и предлагая отобрать эпизод «Вечер поэтесс» («Я лично посоветовала бы взять «Вечер поэтесс», дающий не только Брюсова, но картину времени (1921 г.)». По-русски очерк появился в «Воле России» в № 9—10, 11-м. 22 октября МЦ на вечере современной русской поэзии, организованном Союзом русских писателей и журналистов, Чешско-русской «Еднотой» и «Скитом поэтов», МЦ опять читала свой очерк.
Брюсов в мире останется, но не как поэт, а как герой поэмы. Так же как Сальери остался — творческой волей Пушкина. На Брюсове не будут учиться писать стихи (есть лучшие источники, чем — хотя бы даже Пушкин! Вся мировая, еще не подслушанная, подслушанной быть долженствующая, музыка), на нем будут учиться хотеть — чего? — без определения объекта: всего. И, может быть, меньше всего — писать стихи.
Брюсов в хрестоматии войдет, но не в отдел «Лирика» — в отдел, и такой в советских хрестоматиях будет: «Воля». В этом отделе (пролагателей, преодолевателей, превозмогателей) имя его, среди русских имен, хочу верить, встанет одним из первых.
И не успокоится мое несправедливое, но жаждущее справедливости сердце, пока в Москве, на самой видной ее площади, не встанет — в граните — в нечеловеческий рост — изваяние:
ГЕРОЮ ТРУДА С. С. С. Р.
Это оказалось прощанием с Чехией, а может быть — и со всей предшествующей жизнью.
Глава пятая
Первого ноября 1925 года Марина Цветаева с детьми прибыла в Париж. Из Праги поезд ушел в субботу, 31 октября, в 10 часов 45 минут с Вильсонова вокзала. Их проводил памятник американскому президенту Вудро Вильсону в парке перед вокзалом.
Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции выделил МЦ, по ее просьбе, 500 франков на поездку в Париж. Чешское содержание — тысяча крон — ей на три месяца сохранили. Как в Париже с молоком? Муру ежедневно необходим литр. Говорят, что с молоком сложно — только сливки. Сергей три-четыре месяца должен был оставаться в Праге, срок подачи докторской работы — ноябрь, после чего еще три месяца иждивения. Он сидит во Вшенорах, в своей комнатушке, топит печку, пишет Лиле:
«На Рождество еду в Париж разнюхать и разведать по части своего дальнейшего устройства. Марина с Алей и с Георгием уже там. Мое завтра — в густом тумане. <…> Работаю сейчас над рассказами о «белых» и «белом». Я один из немногих уцелевших с глазами и ушами.
На эти темы пишут черт знает что. Сплошная дешевая тенденция. Сахарный героизм с одной стороны — зверства и тупость с другой».
Французская виза и деньги на дорогу — это хлопоты Ольги Елисеевны Колбасиной-Черновой. Приезжие устроились в одной из комнат ее трехкомнатной квартиры. 19-й округ Парижа, улица Руве, 8. Гнилой канал Урк, неба не видать из-за труб, сплошная копоть и сплошной грохот. Дежавю. То же самое было в пражском пролетарском Либене.
У Ольги Елисеевны три дочери — Ариадна (Адя), ей со дня на день стукнет семнадцать, и близнецы Наташа и Оля, девушки на выданье, им по двадцать два. Марине Ивановне выделена лучшая комната, уступлен письменный стол. Девушки — ее поклонницы, счастливы, тем более что Марина Ивановна загащиваться в Париже не намерена.
МЦ осматривается, ей нужны люди, ищет знакомых. Пышно принимает в гостиной Ольги Елисеевны демократичного экс-диктатора Керенского, которого привел Владимир Сосинский, жених Ади Черновой. 6 ноября 1925-го окликает Александра Бахраха: «Если свободны завтра в субботу вечером, очень рада буду Вас повидать. Познакомитесь с моей дочерью Алей и может быть увидите моего спящего сына Георгия». 12 ноября пишет письмо, фактически адресованное литературному редактору «Последних новостей» Андрею Седых:
