— Нет.
Литературное объединение «Кочевье» возникло весной 1928 года в Париже, его актив — Марк Слоним, Вадим Андреев, Владимир Сосинский. Там читали свои стихи Александр Гингер, Антонин Ладинский, Анна Присманова, Алексей Эйснер. Их программной целью заявлено «развитие творческих сил молодых писателей и самоутверждение их в эмигрантской литературной среде, в которой представители нового литературного поколения не всегда встречали поддержку и сочувствие». Вначале были еженедельные собеседования по четвергам, затем — публичные собрания. МЦ регулярно посещала собрания «Кочевья». Она не сидела взаперти. В том году ее видели на «Собеседовании русских и французских писателей» и даже на прениях по теме, достаточно ей чуждой, — «Достоевский в представлении наших современников».
На вечере 17 января 1929 года в Тургеневском артистическом обществе на улице Пигаль МЦ читала воспоминания о Валерии Брюсове «Герой труда». Но основным ее занятием в январе были — очерк о Гончаровой и перевод писем Рильке: о писании стихов (dichteri) — о детстве — о Боге — о чувствах. Перевела как только могла, работала три недели. В февральском номере «Воли России» публикация под общим заголовком «Несколько писем Райнер Мария Рильке» открывалась вступительным эссе МЦ к пяти письмам Рильке и шестому письму — уже после смерти Рильке — от некой Неизвестной к биографу Рильке Эдмону Жалу. Вступление кончается словами: «Рильке — миф, начало нового мифа о Боге-потомке. Рано изыскивать, дайте осуществиться. Книгу о Рильке — да, когда-нибудь, к старости (возрасте, наравне с юностью особенно любимом Рильке), когда немножко до него дорасту. Не книгу статей, книгу бытия, но его бытия, бытия в нем».
Свою переписку с Рильке МЦ спрятала и впоследствии запретила печатать до января 1977 года.
Мур растет исполином, 1 февраля 1929-го ему исполнилось четыре года, ему дают воспитание спартанское по-борисоглебски. Аля записала в марте:
Мама: — Если ты будешь есть колбасу, а другой будет смотреть — что нужно сделать?
Мур: — Дать ему по морде!
Девятнадцатого февраля МЦ вновь и вновь просит Саломею об иждивении. Сообщает, что закончила перевод Рильке. «Пишу дальше Гончарову, получается целая книга».
За пять дней до того, 14 февраля, в Париж из Москвы выехал Маяковский. На день остановился в Праге, несколько дней пробыл в Берлине, 22 февраля приехал в Париж. На бланке «Istria-Hotel» пишет Лиле Брик:
<Париж. 20–21 (?) марта 1929 г. >
Дорогой, родной, любимый, милый Личик.
Шлю тебе и Осику посильный привет. Тоскую.
Завтра еду в Ниццу на сколько хватит. А хватит, очевидно, только на самую капельку. В течение апреля — к концу — буду в Москве. И в Ниццу, и в Москву еду, конечно, в располагающей и приятной самостоятельности. <…>
Люблю и целую родную Киску.
Счен
Проблемы у него те же — денежные, да масштабы покруче. Госиздат должен был перевести ему деньги в Париж. От Лили Брик идут телеграммы. 27 февраля: «Деньги скоро переведут». 10 марта: «Госиздат обещает скоро перевести». 20 марта: «Переводе валюты категорически отказано».
Уже написаны стихи, на сей раз в цветаевском жанре — письмо, да и темы перекликались:
В черном небе
молний поступь,
гром
ругней
в небесной драме, —
не гроза,
а это
просто
ревность двигает горами.
(«Письмо Татьяне Яковлевой»)
В Париже Маяковский пробыл два с лишним месяца. Его предложение — руки, сердца и возвращения в Россию — Яковлева встретила уклончиво. Он уехал в конце апреля, а в начале октября узнал о том, что она выходит замуж за виконта Бертрана дю Плесси, коммерческого атташе французского посольства в Варшаве.
Ему хватило полгода до точки пули в следующем апреле.
Сергей Эфрон пишет сестре Лиле 27 апреля: «На днях вышлю тебе мою статью во французском журнале о Маяковском, Пастернаке и Тихонове. Пошлю одновременно Пастерн<аку>. Для франц<узского> журнала (не комм<унистического>) это максимальная левизна». Эфрон выступил под псевдонимом S. Doumovo со статьей «Les Podtes de la nouvelle Russie»
[186] в парижском журнале «Cahiers del’dtoile»
[187] (1929. III–IV).
МЦ привлекает к своей работе, как и прежде, Николая Павловича Гронского. 5 марта на конверте письма, адресованного Гончаровой, она дает ему «дорожную карту»: «Слезьте Mabillon, пересечь сразу улицу и другую (Bd St Germain) идти до Place St Germain, оттуда no Rue Bonaparte к Сене до Rue Visconti справа (щель) д<ом> 13, справа. Войти во двор и сразу налево в нору. Идти по лестнице, по лестнице до самого верха — стучать или звонить — и говорить: Аля».
Самой Гончаровой МЦ пишет:
Дорогая Наталья Сергеевна!
Если податель сего Вас застанет, назначьте ему, пожалуйста, вечер на этой неделе, когда встретимся, — нынче не могу, мне взяли билет на Стравинского. (NB! не предпочтение, а необходимость, о которой очень жалею.)
Если же Вас не будет, чтобы не затруднять Вас писанием — давайте встретимся во вторник на следующей неделе, после Вашего обеда, к 8 1/2 ч<аса> <…> захвачу почитать из другой статьи, русской. Очень хотела бы, чтобы был и М<ихаил> Ф<едорович>.
Михаил Федорович Ларионов в этих отношениях стоит на втором плане, но он отнюдь не глух к русской жизни в Париже и в прошлом году пожертвовал свои картины в пользу Комитета помощи русским писателям и ученым.
Авторский концерт Игоря Стравинского с участием оркестра Филармонического общества состоялся во вторник, 5 марта, в зале Pleyel. К МЦ вновь по возможности вернулся дух музыки помимо стихов — концертный, оперный, балетный. В мартовском письме Гончаровой она спрашивает: «Какую музыку Вы иллюстрировали, кроме Равеля?»
Кроме балета «Испанки» на музыку Мориса Равеля Гончарова оформила балет «Спящая красавица» Чайковского (1912), оперу-балет «Золотой петушок» (1914), балет «Садко» (1916) и балет «Русские игрушки» (1921) Римского-Корсакова, а также балеты «Свадебка» (1923) и «Жар-птица» (1926) Стравинского. С дягилевского «Петушка» началась ее европейская репутация, и она смогла приобрести в Париже помещение для мастерской. Для МЦ возвратный путь через живопись к музыке оказался прямым. Правда, с оговоркой: «не предпочтение, а необходимость».
МЦ постепенно сознает масштаб Гончаровой и Ларионова, ищет большей близости отношений, но те страшно заняты, в это время — подготовкой к участию в выставке «Русский современный театр» в мае 1929-го, в помещении Театра Елисейских Полей, где намерены выставить свои театральные работы — декорации и костюмы. МЦ получает от Гончаровой лаконичные телеграммы со ссылкой на занятость.
