Внутреннее состояние Марины в том июне:
Я дошла до такого состояния, что не смею: не стирать, не гладить, не укладываться, не штопать, не продавать татарам и т. д.
1/2 ч. или 1 ч., употребленные на себя, меня мучит. — Угрызения совести —
Писать письмо или стирать, пока горячий самовар?
И вот, стою посреди кухни, сжав вытянутые перед собой руки, в позе недоумения и вопроса.
Я не скучаю ни об Але (она сейчас гостит у Г<ольдма>нов, в Крылатском), ни об Ирине, ни о ком.
Сережа, для к<оторо>го я сейчас все это делаю, — ирреален, в тумане, как день отъезда, как вагон, в к<отор>ый я сяду.
Выходит: вся моя реальнейшая жизнь (немножко похожая, впрочем, на бред) — все эти развороченные сундуки, стуки в дверь, таскание на себе шкафов и диванов, общество жуликов, Смоленские, грязь, стирка и т. д. — ради призрака, в к<отор>ый я сама не очень верю.
В середине июня студийная труппа Сонечки выехала из голодной Москвы в провинцию, в поисках зрителя и прокорма. Из заштатного городка Шишкеева к Марине приходит просьба: «Марина, когда я умру, на моем кресте напишите эти Ваши стихи: «И кончалось все припевом».
А зачем, собственно, писать на кресте? Этим стихам и здесь место найдется:
Ландыш, ландыш белоснежный,
Розан аленький!
Каждый говорил ей нежно:
«Моя маленькая!»
— Ликом — чистая иконка,
Пеньем — пеночка… —
И качал ее тихонько
На коленочках.
Ходит вправо, ходит влево
Божий маятник.
И кончалось все припевом:
«Моя маленькая!»
Божьи думы нерушимы,
Путь — указанный.
Маленьким не быть большими,
Вольным — связанными.
И предстал — в кого не целят
Девки — пальчиком:
Божий ангел встал с постели —
Вслед за мальчиком.
— Будешь цвесть под райским древом,
Розан аленький! —
Так и кончилась с припевом:
«Моя маленькая!»
16 июня 1919 («Стихи к Сонечке»)
На своем кресте Марина видела иную надпись: «Уже не смеется». По дороге в Разуваевку Сонечка телеграфирует Володе Алексееву: «Целую Вас — через сотни разъединяющих верст!» Через некоторое время Марина признается самой себе: «Недавно мне снился во сне Володечка Алексеев. Он вел меня за руку по какой-то тропинке над морем. Проснувшись, тосковала об нем почти до слез. Володя — это достойный преемник Сережи! — Только этих двоих я, пожалуй, в жизни и любила!»
Сердце ее никогда не принадлежало кому-то одному. Луна ей казалась одним лучом, единственным, сплошным — сердце Марины было многолучевым.
Двадцать четвертого июня она читала во Дворце искусств, в той самой розовой зале, где недавно служила, свою «Фортуну». Встретили хорошо, из всех читавших — одну — рукоплесканиями. При сем присутствовал нарком Луначарский, тоже драматург, ему понравилось. «Луначарский — всем говори! — чудесен. Настоящий рыцарь и человек».
Для Сонечки писалась Девчонка «Приключения» и девочка Розанэтга «Фортуны».
У Марины перед их расставанием был план — выехать на юг, найти Сережу. Сонечка просит ее: «Марина! — не уезжайте в Крым пока, до 1-го августа». Марина никуда не уехала, но в Москву светящейся кометкой прилетела Сонечка, у них был лишь час времени, Сонечка спешила: ее сердце уже принадлежало носителю красных галифе, театроману, доблестному комбригу Красной армии, не оставившему своего имени в анналах Гражданской войны. Красный герой быстро бросил Сонечку, она исчезла с московской сцены, пропав во мраке периферийного актерства. Жизнь ее была разбита.
На коленях у всех посидела
И у всех на груди полежала.
Всё до страсти она обожала
И такими глазами глядела,
Что сам Бог в небесах.
16 июня 1919 («Стихи к Сонечке»)
Нет, Сонечка не та Софья, но Марину опять бросили. Второй раз. Больно.
МЦ — в записной книжке:
О, моя страсть к женщинам! Недавно — держу в руках старинный томик гр. Ростопчиной — тут же музыка, мужчины — и — Господи! — какая волна от нее ко мне, от меня к ней, какое высокомерие к тем, кто в комнате, — какой — как кожаный ремень вокруг тальи — круг одиночества! <…>
Моя любовь к женщинам.
Читаю стихи К. Павловой к гр. Ростопчиной.
…Красавица и жоржсандистка…
И голова туманится, сердце в горле, дыханья нет.
— Какой-то Пафос Безысходности! <…>
Но — оговорюсь: не люблю женской любви, здесь переступлены какие-то пределы, — Сафо — да — но это затеряно в веках и Сафо — одна.
Нет, пусть лучше — исступленная дружба, обожествление души друг друга — и у каждой по любовнику.
Трудно проследить мысль МЦ, однако так она думала уже в начале будущего, 1920 года.
Как раз в промежутке от 27 июня по 14 июля, когда Сонечка бросается во все тяжкие, МЦ пишет «Каменного Ангела», пьесу, задуманную еще в марте. Посвящение:
— Сонечке Голлидэй —
Женщине — Актрисе — Цветку — Героине
Оттого и плачу много,
Оттого —
Что взлюбила больше Бога
Милых ангелов его.
— МЦ
Все начинается в прирейнском городке XVI века на площади вокруг статуи Ангела над колодцем воды забвения, куда приходит немалое количество страждущих бессмертия и утешения, среди них и Аврора, чудное белокурое создание с двумя косами (роль для Сонечки), уже отвадившая 18 женихов, и смрадная старуха Венера с распутным сыном Амуром, весьма офранцуженным, каковой путем обмана в образе Л же-Ангела овладевает бедняжкой Авророй, и рождается сын, и подлинный Ангел взлетает на небо, и все кончается торжеством Богоматери:
Тебя не оставим
Меж темных и злых, —
На облачной славе —
Теперь твой жених.
О, бедные люди!
— Нет, рук не ломай!
Он помнит, он любит,
Он ждет тебя в рай.
АВРОРА
А как же с сыночком?
БОГОМАТЕРЬ
(улыбаясь) Их много — в Саду!
К другим ангелочкам
Его отведу.
Занавес. Последние струи ангельской музыки. На все это ушло шесть картин в стихах и тринадцать персонажей, включая Монашку и Еврея.
