Что-то ударило меня в плечо. Ранен? Я обернулся. Лошадь без седока проскакала мимо и ударила меня стременем. Я остановил огонь. Раз лошадь проскакала, то впереди нас никого нет. Или они ускакали, или же мы их уничтожили.
Я посмотрел через щит орудия. Пыль все заволокла. Перед нами лошадь бьет воздух четырьмя ногами и вправо можно отгадать силуэты трех удирающих всадников. Это было все, что я видел от этого последнего классического и решающего боя. Классическим я его называю потому, что каждый артиллерист мечтает остановить конную атаку картечным залпом.
Мои солдаты выросли как из-под земли с сияющими лицами и погонами на месте. Они копошились вокруг орудия, стараясь заставить меня забыть их дезертирство.
– Как мы их! Просто смели!
Тогда только я отдал себе отчет, что мы победили. Слабость овладела мной. Я сел на лафет и ничего не сказал солдатам за их исчезновение. Коновод подвел Андромаху.
– Все же свиделись, милая.
Я ее погладил.
Отступление продолжалось, но уже шагом. Больше мы красных не видели. Солдаты смеялись и обсуждали бой. Офицеры молчали. У меня болела голова. Я не знаю, как выбралась пехота, но мы, кавалерия, были вне красного окружения. Дорога на юг была свободна. И этим мы были обязаны хорошей и спокойной команде Щеголева, способствовавшей дружному залпу. Красная бригада перестала существовать.
Были офицеры, которые считали главной ошибкой красных то, что они атаковали нас в лоб. Я же думаю, что они не были так не правы. Они ведь судили по себе. Не нужно забывать, что наши солдаты срывали погоны и удирали. Если бы батареи были солдатскими, атака красных имела бы успех. Но батареи были офицерскими, и это изменило все. Офицеры не побежали.
Последняя шрапнель
К вечеру мы добрались до какой-то деревни, название которой, к сожалению, не записал. Перед деревней была возвышенность. Дивизия здесь остановилась. Кавалерия встала внизу, а батареи остановились на возвышенности. Тотчас же прилетели две шрапнели и лопнули над нами. Очевидно, красные следовали за нами издали, но не решались больше соваться.
Никакой необходимости стояния нашего наверху не было. Внизу, рядом, было закрытое от взоров красных пространство.
– Евгений Николаевич, – крикнул я Обозненко, – почему мы торчим тут наверху, когда в нескольких десятках шагов можно стать закрыто?
– Ничего не знаю, – ответил он. – И нахожу глупым выставлять себя без надобности.
Две гранаты ударились в конно-горную. Там были раненые. А приказания двигаться все не было. Тогда, не дожидаясь приказания, которое, видимо, никогда не придет, я повернулся к своему орудию и приказал:
– Рысью за мной.
Я послал Андромаху и опередил орудие шагов на двадцать. В это самое время низкая шрапнель совершенно меня покрыла. Пули вспахали землю кругом Андромахи. Андромаха даже села на зад. Я думал, что и я, и она, не только ранены, а изрешечены пулями. Но опять ни у меня, ни у нее не было царапины. Даже удивительно. Только одна пуля пробила мне шинель над пахом и застряла в передней луке седла.
Это была последняя шрапнель, которую красные выпустили по нам, и как раз по мне. Поздней мы красных больше не видели и не слышали. Для меня эта шрапнель была предупреждением, что мой договор с Судьбой кончается. Я как бы слышал голос моего ангела-хранителя: «Я тебя сохранил во все время войны. Теперь ты становишься уязвимым. Не надо больше сражаться».
Действительно, это было впервые, что пуля коснулась меня совсем близко. Никогда пули не пробивали моей одежды, и никогда лошадь подо мной не была ранена. Мне даже кажется, что я был исключением в батарее. А тут последняя шрапнель была как бы специально выпущена исключительно в меня. Странно.
Наша дивизия встала на ночевку в этой деревне. В ней оказался наш обоз. Смеркалось. Мы пополняли снарядами наши пустые передки. По улице шли донцы.
– Спасибо, батарейцы, – крикнули они нам. – Славно вы их попотчевали. Мы наловили хороших лошадей.
Донская конница шла уступом слева за нами. Они видели издали погоню и наш залп. Казачье сердце не могло удержаться, чтобы не броситься ловить всадников и лошадей без всадников.
В обозе мы получили чай и сахар. Но мои товарищи все повалились спать, и я был единственным, который этот чай пил. С каким наслаждением после перекопских боев! Горячий чай да еще с сахаром! Раньше, чем заснуть, я пошел поить и кормить Андромаху, потому что я ее взял у вестового. В последнем бою у меня сложилось неприятное убеждение, что в случае неудачи коноводы не подали бы нам лошадей, а пустились бы наутек. Мне было приятно знать, что Андромаха у меня под боком, и в случае ночной атаки я ее поседлаю вмиг. Кроме того, думаю, что я ее кормил и поил лучше, чем солдат.
Конюшня была хорошая. Вопреки приказанию не расседлывать я расседлал и разнуздал Андромаху. Она пила долго, с наслаждением, ела ячмень и вздыхала от удовольствия. Она тоже оценила хорошую конюшню после десяти голодных дней, проведенных на морозе.
– Андромаха, дорогая, ты мне верно служила. Сослужи мне еще службу, довези меня до парохода.
– А там ты меня бросишь!
– Что делать, Андромаха, да, брошу. Я уже бросил Дуру. Будет невозможно грузить лошадей. Да и что с тобой будет за границей? Нет, уж лучше останься в России. Поверь, расстаться с тобой будет мне очень горько.
Затем впервые после долгого времени я заснул на полу, не раздеваясь, но в теплом доме, а не на дворе. Какая роскошь! Красных мы больше не видели. Значительно потеплело. Снег совсем сошел. На солнце было почти тепло. Я все еще ничего не знал о брате и очень за него волновался. Успел ли он проскочить на стрелку или попал к красным?
Большой подвиг
Выглянуло солнце, и совсем потеплело. Наша кавалерийская дивизия шла на юг к пароходам. Судя по карте, перед нами лежала узловая станция Сарабула. Тут находились склады нашего интендантства. В полной уверенности в неспособности этой организации обеспечить питание на пароходах я решил взять дело в свои руки. Я выехал к голове колонны, где был полковник Шапиловский.
– Господин полковник, что вы скажете, если поехать в Сарабулу и разыскать продовольствие, чтобы питаться на пароходах?
– Прекрасная идея. Насколько мы знаем наше интендантство, оно, конечно, ничего для этого не приготовило, все оставит красным и само удерет… Возьмите людей и отправляйтесь вперед.
Я взял с собой всего двух солдат. Как я жалел потом, что не взял больше, но я не любил больших свит. На рысях мы опередили колонну и вошли в Сарабулу. Тут творился полный хаос. Интенданты, увидя издали приближение нашей колонны, приняли нас за красных, бросили все и удрали. Толпы вооруженных солдат-мародеров бродили и грабили.
На главной улице мы смогли поймать корову и молодого бычка, должно быть, отбившихся от стада. «Уже кое-что, – подумал я, – но, наверное, тут можно найти и лучше».
