Ни перекличек, ни рапортов не делали, списков у нас не было. Вероятно, списки были в обозе, и неверные.
Стреляли снарядами из передка. Передок стоял в трех шагах от орудия. Дальний отъезд передков на подвижной войне немыслим. Никогда бы не успели в случае атаки подать передки.
Пока был инспектором конной артиллерии генерал Невадовский, наш из 64-й бригады, все шло хорошо. Но после его смерти инспектором конной артиллерии стал генерал князь Авалов, настоящий конник. И неприятности начались. Тому способствовали два обстоятельства. Во-первых, в офицерском составе наших батарей было мало настоящих конников. Были легкие артиллеристы, как я, и даже пехотные офицеры, как брат. Этого инспекция не могла переварить. В былое время конная артиллерия составляла касту, и Авалов к ней принадлежал. Во-вторых, все, что я выше упомянул, не согласовывалось с уставом.
Авалов редко бывал на позиции и не мог воочию убедиться, что наши нововведения практичны. Он думал, что это распущенность, и настаивал на точном выполнении устава, не желая признать, что устав устарел, что в подвижной войне нужен другой устав, нежели в позиционной.
Размолвка
Создалось очень странное положение. Наше непосредственное начальство – инспектор конной артиллерии – нас не любило и стремилось нас расформировать. А кавалерийские начальники нас очень ценили, и Авалов должен был с этим считаться. Кроме того, конно-горная была первой конной батареей в Добровольческой армии, и Колзаков был ее основателем. Авалов это помнил и под конно-горную не особенно подкапывался, а вот нашу 2-ю конную он преследовал, где только мог.
Произошла размолвка. В Хорциске, в каменноугольном районе, к нам и в конно-горную батарею инспекция прислала двух офицеров, чтобы проверить знания наших офицеров по артиллерии. Это после двух лет беспрерывных боев и походов! Нас это возмутило. Мы сговорились и объявили экзаменаторам, что никакого представления ни о стрельбе, ни об артиллерии мы не имеем. Экзаменаторы пожаловались командиру батареи, полковнику Колзакову.
– Видите ли, – ответил Колзаков, – я сформировал батарею в Яссах, в Румынии, в начале 1918 года, в самых трудных условиях. Никто меня не поддержал, и все пророчили нам гибель… Тогда мы были рады каждому добровольцу и знаний их не проверяли. Их было немного. Добровольцев из конной артиллерии было всего человек пять. Пришлось брать легких артиллеристов и даже пехотинцев. Несмотря на это, батарея получилась недурная. Два года постоянных походов и боев это доказали. Где же были тогда конные артиллеристы? Почему они появились только теперь на готовое, сделанное нами? Я их еще в бою не видел, а уже контролируют знания других, испытанных батарей. Считаю это мертвящей бюрократией и нетактичностью. Затем честь имею кланяться.
Мы были в восторге от этой речи. А сконфуженные экзаменаторы уехали. Воображаю, как Авалов рвал и метал! Инспекция смолчала, но злобу затаила и только ждала случая нас расформировать.
К тому ей представились два случая.
Во время большого отступления по Кубани, под Ново-Корсунской, красная батарея совершенно разбила нашу. Командир, капитан Никитин, смертельно ранен, почти все люди и лошади ранены, и остались только два очень юных офицера. Но Авалов не учел энергию прапорщика Казицкого, 20 лет, и мою, подпоручика 22-х лет. Не покладая рук мы переиначили и создали из остатков трехорудийную батарею, которую поставили на позицию. И это меньше, чем через час. Расформировывать существующую батарею не было повода. Но вместо благодарности Авалов меня страшно разнес и ушел недовольный.
Второй случай представился после эвакуации из Новороссийска. У нас не было ни орудий, ни лошадей. Правда, Авалов был уже убит, но новый инспектор конной артиллерии нас тоже не жаловал. Но случаю было угодно, что при большом отступлении наш взвод, работавший отдельно от батареи под командой капитана Ковалевского, пришел в Крым. Опять расформировывать существующую батарею не было повода.
Я был зачем-то послан к этому новому инспектору конной артиллерии (фамилию которого не запомнил, греческая).
– Вы, как кошки – всегда падаете на ноги, даже после Новороссийска. Поражаюсь вашей живучести… Если бы в другой батарее творился такой же беспорядок, как в вашей, то я бы решил, что батарея разлагается и надо ее расформировать. Но как могу я вас расформировать? Вы одна из моих самых старых и боевых батарей!.. Но не скрою от вас, что часто об этом думаю.
Это был разнос, который доставил мне самое большое удовольствие. Все же он отдавал нам должное. Вскоре после этого разноса генерал Врангель пожаловал нашему дивизиону (двум батареям) серебряные трубы и Владимирский значок за хорошую работу.
Должен сказать, что генерал князь Авалов был прекрасным офицером. Но интриги все время давали себя чувствовать.
С регулярной кавалерией
Полтава
После недельного отдыха в Дергачах около Харькова наши обе батареи погрузили там же, в Дергачах, в поезд и отправили в Полтаву. Наш дивизион переводили из Терской дивизии в регулярную кавалерию. Мы очень жалели терцев, к которым успели привыкнуть и с которыми так хорошо сработались. Кто знает, какова регулярная кавалерия?
На утро следующего дня я проснулся в товарном вагоне. Приехали в Полтаву.
Но города нигде видно не было. Рядом протекала болотистая речка.
– Это приток Ворсклы, а Полтава вон там, в полверсте.
Я пошел посмотреть на Полтаву. Попал на площадь. Одноэтажные дома, посреди немощеной площади памятник. На площади бродят свиньи и гуси. Впечатление глубокой провинции. Никаких укреплений. Как Полтава могла выдержать осаду шведов? Очевидно, укрепления срыты.
Полтава это самая Украина, воспетая Гоголем и знаменитая Полтавской битвой, происшедшей поблизости между Карлом XII шведским и Петром Великим. Действительно, при походах приходилось встречать хорошо сохранившиеся земляные укрепления. Место Полтавского боя мне видеть не пришлось.
Я поспешил вернуться к нашему составу. Батареи выгружались. Приехал из обоза заведующий хозяйством полковник Лебедев и сообщил нам о производствах. Брат был представлен в штабс-капитаны, но чина этого не дождался. Я был представлен в поручики и со временем дождался. Многие были произведены в следующий чин. Обозненко был произведен в полковники – в 23 года! Он назначен старшим офицером батареи, что все одобрили, так как он был прекрасный офицер. Мукалов стал командиром взвода, а брат получил командование нашим первым орудием. Собственно говоря, это все было подтверждением того, что сложилось уже раньше в батарее. Все осталось по-прежнему. Некоторые радовались производству. Меня это удивляло – военная карьера меня не прельщала.
Брат и Мукалов поехали в отпуск в Екатеринодар. Брат взял у меня романовский пятисотрублевый билет, который я носил в мешочке на шее как неприкосновенный запас на всякий случай. Отдал его с неудовольствием. Носил его я, потому что я был, скорей, в мать, бережлив, а брат – транжир, в отца.
