Батарея выгрузилась и пошла на сборный пункт, где собрался весь регулярный корпус. Мимо нас прошел эскадрон рысью. Драгуны были вооружены пиками и шли облегченной рысью. Это подпрыгивание эскадрона нас рассмешило. Мы отвыкли от классической посадки. Казаки, кубанцы и терцы, пик не носят и на рыси не облегчаются.
Пика очень неудобна на походе. Но кто хорошо ей владеет, тот обладает страшным оружием. В начале войны 1914 года донской казак Козьма Крючков получил первый Георгиевский крест за то, что переколол одиннадцать немцев пикой. Наши либералы старались всячески его осмеять, им было непонятно, как один человек… Но это был факт, тщательно проверенный и не единственный. Дело в том, что работа пикой – большое мастерство, и Крючков им обладал. Рана пикой почти всегда смертельна, во всяком случае выводит из строя.
Был уже целый корпус регулярной кавалерии и даже больше. Многие старые полки начали формироваться вновь. В этом были недостатки. Редко старый полк восстанавливался целиком. Но как только появлялся эскадрон, у него разрастался обоз. Думаю, что на каждого бойца приходилось два и больше тыловика. Полки же на фронте были сводные, из разных эскадронов, что тоже было недостатком. Были интриги и конкуренция. Старались для своего полка, а не для общей пользы. Командовал корпусом, мне кажется, генерал-лейтенант Юзефович, которого мы прозвали «великим молчальником». Очень представительный по внешности, он всегда склонялся над картой и крутил свой длинный ус, но голоса его мы никогда не слыхали. Распоряжался за него юркий полковник или даже ротмистр. Фактически он руководил корпусом. К счастью для корпуса, некоторые начальники дивизий, бригад и полков были первоклассные. Вскоре Юзефович исчез и был заменен кем-то, тоже не оставившим по себе следа, и наконец, командование сперва бригадой, потом дивизией, а затем всей регулярной кавалерией перешло к генералу Барбовичу, прекрасному начальнику. Кавалерия при нем стала грозной силой. Вся регулярная кавалерия в Добровольческой армии носила пики, даже гусары.
Наша батарея работала всегда со сводным полком 12-й дивизии. В него входили все полки с 12-м номером: Стародубские драгуны, Белогородские уланы и Ахтырские гусары. Больше всего было улан, командовал полком наш старый знакомый еще из Полог – полковник Псел, гусар. Некоторые офицеры носили форму мирного времени.
Вначале мы не очень доверяли регулярным и вперед не совались. Но постепенно привыкли. Конечно, у них не было казачьей лихости, но было упорство в бою и дисциплина.
Было, насколько я их встречал, шесть конных батарей: первая и вторая гвардейские, две наши – Дроздовские, седьмая и восьмая. В Полтаве мы не встретили других батарей, кроме наших двух. Но седьмая работала с особой группой кавалерии за Днепром (там служил Александров). Первую гвардейскую я встретил впервые в городе Нежине (в ней служили Кривошеины). Вторую конную гвардейскую встретил при отступлении и переходе через Дон. И с восьмой мы вместе шли на фронт из Брюховецкой. Очевидно, каждая действовала с разными частями, потому и редко встречались.
Тут, в Полтаве, мы впервые познакомились с нашим непосредственным начальником инспектором конной артиллерии генералом князем Аваловым и получили от него первый выговор из-за отсутствия зарядных ящиков.
На Кременчуг
Первая наша операция с регулярной кавалерией была направлена на город Кременчуг на Днепре. Мы прошли с малыми боями Сенжары, Лестиновку и Кобеляки. Вели огонь по возможности с закрытых позиций, издали. Ни пленных, ни вообще противника я за этот поход не видел. Нам казалось, что кавалерия действует вяло. Кончилось тем, что Кременчуг был захвачен другой кавалерийской группой, шедшей по той стороне, и мы вернулись в Полтаву, так и не повидав Днепра.
Походы были легкие. Был июль 1919-го, прекрасная погода, дождей было мало. Можно было спать снаружи, купаться, стирать белье. Мы были почти чисты. Летом походы напоминают прогулки, если быть победителем. А мы шли вперед. Какая разница с зимней кампанией – холод, вши, грязь. Плохие квартиры, невозможность раздеться и мыться. Развиваются болезни, и главная – тиф, причинивший нам больше потерь, чем пули. Я ни одним из тифов не болел.
Из Полтавы корпус очевидно разделился по дивизиям и шел на северо-запад несколькими колоннами, потому что у нас больше не упоминали корпуса, а говорили про дивизию.
На Ромны
Из Полтавы мы пошли на север. Прошли мимо Диканьки и вспомнили Гоголя. У Будища и Опошни были легкие стычки с красными, но они тотчас же отошли. Первый упорный бой произошел у небольшого городка Зенькова. Мы уже уверовали в регулярных и выезжали на открытую позицию, и на этот раз хорошо видели красных. Бой достиг большого напряжения и вдруг сразу стих. Красные отступили. Оказалось, что наши зашли во фланг и ударили. На этот раз были и пленные, и убитые на нашем пути.
Из Зенькова дивизия пошла на город Гадяч. Он находится на правом высоком берегу Псела. Река в этом месте широка и глубока. Взять город в лоб немыслимо. Дивизия пошла вправо и овладела селом Каменкой. Тут река разделяется на несколько рукавов. Наша батарея оттеснила красных от берега, и части 12-го полка смогли переправиться на челноках и укрепиться. За ними полк мог переправиться уже на пароме, за полком наша батарея, а за нами вся дивизия. Был короткий жаркий бой, но красные отступили. В городе Гадяче красных не было.
На следующий день мы с боем заняли Липовую долину. Перед нами находились Ромны, старинная столица казачества. Но город, как и Гадяч, находился на той стороне реки Сулы, и чтобы облегчить его взятие, послали один полк и нашу батарею влево – переправиться через реку и взять город с той стороны. Вечерело, и мы шли рысью, чтобы переправиться еще засветло. У деревни Жуковцы оказался маленький паром. Эскадроны переправились через Суду вплавь, а мы стали перевозить орудия по одному на малом пароме. Это заняло много времени, и когда вся батарея была на той стороне, то кавалерии уже и след простыл. С кавалерией ушел и командир батареи, полковник Шапиловский, да еще увел с собой всех разведчиков. Как тогда, в окружении, с терцами. Батарея оказалась совершенно одна на вражеском берегу реки. Быстро наступила темнота. Батарея пошла по шоссе по направлению к Ромнам, вел ее Обозненко. Мы были очень обеспокоены нашим положением, даже не было разведчиков, которых можно было бы послать патрулем перед батареей. Предупредили солдат не курить, не разговаривать и, главное, не называть офицеров по чину – это могло выдать нас красным – у них чинов не было. Батарея во время движения беззащитна.
Еще до полной темноты к нам сбоку подошел разъезд из десятка всадников. Мы ничем не выказали своего беспокойства и продолжали идти шагом, не ускоряя. Разъезд постоял шагах в ста от нас и пошел вбок, не заговорив с нами и не спросив, какой мы части.
Вскоре наступила кромешная темнота. Мы шли по шоссе, Обозненко и я впереди батареи, и тихо переговаривались о нашем незавидном положении.
Нам навстречу едет пролетка. Мы ее не видели из-за темноты, но угадали по звукам. Мы с Обозненко посторонились и пролетку пропустили. За нашей спиной мы слышим следующий разговор. Незнакомый голос, вероятно, кучера:
