Вот и знакомый забор.
Заворчали собаки, пока ещё тревогу не подняли, но уже близко к тому. Вы же меня помнить должны? Как не хочется вас убивать, вы же не люди. Ну, вспоминайте же! Вот, вспомнили, другое дело. Перепрыгнул через забор, в руку мокрым холодным носом ткнулась лохматая морда, посмотрела недоумённо. Ну да, я на всякий случай защиту поставил. Мало ли что, кто вас знает, что вам может в голову стукнуть? Зубищи-то с мой мизинец. И вкусненького у меня ничего нет. В другой раз.
Вышел на подъездную аллею, пошёл к освещённому входу, не скрываясь, нагнетая злость. Поднялся на крыльцо, стукнул кулаком в широкую тяжёлую дверь, вспомнил, потянулся к кнопке звонка. Даже на улице было слышно мелодичный перезвон сигнала. В холле загорелся свет, отдёрнулась штора на узком окне, к стеклу прижалось чьё-то бледное, неразличимое лицо. Отодвинулось, тут же внутри загремело засовами.
– Вячеслав? Ты откуда здесь…
Договорить Тимофей не успел. Мой самый слабый воздушный кулак вбил невысказанные слова назад в глотку, отбросил хозяина дома на противоположную стену. А крепок боярин, только сполз в беспамятстве вниз, голову не расколол. Следом картина на паркет рухнула, позолоченная деревянная рама зазмеилась трещинами, лопнуло красочное полотно. Звонкими осколками рассыпалась завалившаяся с постамента ваза с сухими цветами. Как-то шумно получилось, даже не ожидал такого сильного эффекта от моего приветствия.
Из тёмных сумерек длинного коридора блеснула светом лампа, зашаркали по паркету чьи-то торопливые шаги. Слуги пожаловали. Остановились на границе электрического света, в ужасе таращатся на разгром в холле, выходить на свет побаиваются. А, нет, увидели лежащего у стены хозяина, долг чувство страха перевесил – кинулись вперёд, запричитали.
– Отошли все назад! Кто вперёд сунется – пришибу!
И мягкой воздушной волной усомнившихся в моих словах обратно в тёмный коридор откинул.
Несколькими быстрыми шагами пересёк холл, наклонился к лежащему в беспамятстве боярину, сформировал малое исцеление. Рано тебе помирать. Сначала ты мне всё расскажешь!
– Ты что творишь? Совсем ополоумел? – широко распахнутые глаза боярина настолько непонимающе смотрели, что я даже усомнился в правильности своих действий. На секунду. В следующий момент Тимофей захрипел. Воздушная удавка перехватила горло, потянула его вверх по стене, заставляя выпрямиться во весь свой немалый рост. Чуть-чуть надо ослабить, не хватало ещё его так быстро придушить. Вот, пусть на носочках постоит, руками по стеночке поёрзает.
Сбоку из тёмной глубины коридора оглушительно бабахнуло. Огненный сноп пламени пролетел через холл, картечной россыпью дуплета ударил мне в бок, отбросил в сторону, на пол.
Контроль за удавкой пропал, Муромцев-старший мягким бескостным мешком шлёпнулся вниз, распластался на паркете, со свистом втягивая в себя воздух, захрипел измятым горлом, заперхал натужно, что-то пытаясь сказать. Поднял руку, приподнялся и снова рухнул на пол, разбив в кровь лицо.
А из-за столпившейся и сейчас замершей в ужасе ничего не понимающей дворни чётко послышался звук переламываемого ствола и звон вылетевших гильз. Сейчас перезарядится и снова пальнёт.
Перекатился на живот, подтянул под себя руки, встал, отряхнулся от лохмотьев одежды. Подумать только, мгновение назад была совсем целой. Проверил энергию в ауре, всё нормально, держит. Пошёл на кучку людей в тёмном коридоре, уже зная, кого я там увижу, кто сейчас в спешке старается перезарядиться, да почему-то никак не может патроны в патронник загнать.
Мужики попытались дорогу заступить, да поразлетались в стороны, освобождая проход. Да, она самая, боярыня молодая, Настя Муромцева, бледная от затопившей её ярости и ненависти. Закусила губу, пытается дрожащими пальцами с перезарядкой совладать, да ничего не выходит у неё. Выскользнули из руки тяжёлые патроны, брякнулись на пол. Подняла голову, в глаза мне уставилась, а у самой глаза от ненависти белые. Двумя руками бросила навстречу так и оставшееся незаряженным ружьё, потянула из-за матерчатого пояса халата тяжёлый пистолет, подхватила его второй рукой, щёлкнула курком, выстрелила в мою сторону, даже не прицелившись и… уселась на попу от отдачи. Крыльями разлетелись в стороны полы халатика, открывая длинные стройные ноги, руками взмахнула, пытаясь удержать равновесие, грохнул очередной выстрел, взвизгнул рикошет. Пистолет вылетел из девичьей руки, ударился глухо об пол, скользнул к стенке. Кто-то из дворни тоненько вскрикнул, и тут словно выключатель щёлкнул. По людям ударила паника, и прислуга рванулась назад, в спасительную темноту коридора, к знакомым много лет комнаткам, опрокинув окончательно на пол боярыню, топча длинные ноги, наступая на тонкие руки, цепляясь ногами за тонкую ткань халатика, путаясь в розовой кружевной пене. Досталось и рукам, и груди, и лицу.
Наступила тишина. И в этой тишине страшно со свистом захрипел Муромцев, зашуршал чем-то за спиной. Обернулся через плечо – ползёт к своей доченьке, руками к ней тянется.
Да не дополз, не дотянулся, повис на очередной удавке, задёргался, засучил ногами, заизвивался телом, застучал босыми пятками по стене.
Я отбросил к ружью пистолет, мельком глянул на полуголую боярыню, на стремительно багровеющие пятна кровоподтёков по бледной коже. Ничего страшного, пока будет жить. Недолго. А Муромцева пора на пол опустить, а то что-то совсем глаза закатил и язык высунул. Слюни по подбородку потекли, и на пол что-то закапало через брюки. Фу ты.
«Что, сучка, очнулась? Сейчас и тобой займусь. Ты думала, тебе так всё с рук и сойдёт? И никто ничего не узнает? Ошиблась ты. Я знаю. Твоих это рук дело и твоего папаши. А я вас ещё друзьями считал. Прикончить бы вас сразу, да нужно узнать, где мои родичи, как их освободить?
Сейчас немного успокоюсь и начну с вами разбираться. Заодно и узнаю, с кем вы связаны, кто ещё вас поддерживает? С какой целью вы всё это затеяли? Неужели только из-за трона? Кто вас к нему пустит?»
– Слава, подожди, не делай этого! – захрипел боярин, продолжая слабо дёргаться на полу в тщетных попытках приблизиться к своей дочери.
Ничего не стал отвечать, сосредоточился на Тимофее, постаравшись отрешиться от всепоглощающего чувства ненависти за своих родичей, за себя. В голову сплошным потоком хлынула боль, захлестнула сознание, заставила болезненно застонать. Да, что-то я погорячился, явно переборщил с экзекуцией. Ничего, потерпит, а мне нужно отрешиться от этой чужой боли, пробраться в воспоминания, подхлестнуть, заставить его всё вспомнить. И я провалился в чужую память.
Очнулся, оглянулся по сторонам. Миг всего прошёл, а я столько успел узнать, увидеть. Настя на стене хрипит, шея изогнулась. Надо бы её отпустить, да в мозгах покопаться. Чую, там ещё интереснее будет…
Да за что мне всё это?! И что мне теперь с вами делать? Лучше бы я в её голову вообще не лазил. Та-ак, срочно присесть нужно, что-то у меня дрожь в коленках от увиденной картинки появилась.
Муромцев, сволочь, наконец-то до дочки дополз, вцепился, не оторвать, по голове её дрожащей рукой гладит, по спутанным мокрым волосам. Почему мокрые? Откуда?
