Я взяла карандаш, торопливо нацарапала: «Сегодня». И вручила посланцу. Птичка пискнула и растаяла в воздухе.
Из дома я вырвалась под донельзя благовидным предлогом — ужином у профессора Свифта и его дочери. Даже папа поверил, когда я в красках рассказала, что Джейн — изобретательница (умолчав о том, что еще и пулетка) и что она работает над чем-то гениальным, но пока не могу сказать над чем. А мама, вздохнув, признала, что профессор и его дочь — это уже куда лучше, чем дежурство и трупы, и выразила надежду, что я встаю на путь исправления.
Кьеру я решила об изобретениях Джейн Свифт пока не говорить. Не тот случай, где герцогскую помощь надо выпрашивать флиртом и поцелуями, как раз наоборот — я была уверена, что Кьер сам уцепится за такое открытие, когда оно будет доведено до ума. А пока этого не произошло, пусть он лучше не знает. В конце концов, никто не может сказать, когда Джейн добьется результата — через неделю или через десяток лет? Стэнли вон два года на доработку печати потребовалось…
Но я была рада, когда, зайдя в герцогский особняк и позволив лакею снять с себя плащ, столкнулась лицом к лицу с юным лордом Томасом, как раз отчий дом покидавшим.
— Вы-то мне и нужны, — сообщила я, потерев подмерзшие ладони, и юный лорд от этого зловещего жеста даже почти попятился.
— Леди Эрилин?.. — опасливо произнес он.
— Будьте любезны, лорд Томас, побеседуйте с вашим другом на тему более вдумчивого отношения к тому, что и кому он рассказывает. И на что соглашается.
— А! — Юный лорд просветлел лицом. — Вы о своем визите. Так то ведь вы! С вами и Кьер на все соглашается…
Я шлепнула умудрившегося-таки впихнуть мне шпильку нахала по плечу перчаткой.
— Я для вашего приятеля чужой человек, мы виделись два раза мельком. Он обо мне не знает совершенно ни-че-го — и тут же сунул в руки папку с разработками, ценность которых я не могу даже навскидку оценить, а я, между прочим, дочь финансиста!
— Но ведь ничего страшного не случилось, — простодушно произнес юноша. — Вы же не собираетесь использовать это во вред…
— Томас!
— Хорошо-хорошо, — он тут же сдал назад. — Я с ней… с ним! Поговорю.
Я удовлетворенно кивнула.
— А теперь такой вопрос. Почему Кьер ничего не знает об этом изобретении?
Я спросила так, из любопытства, поскольку для себя знала причину, по которой пока стоит молчать, но мне было интересно, какие мысли на этот счет витают в голове юного лорда.
— Ну… э… я просто не хотел, чтобы он узнал о моем приятеле. Пока мы не добьемся успеха и не получим патент. Я хотел, чтобы мы сделали это сами…
Мне оставалось только обреченно закатить глаза.
— Лорд Томас, неужели за те два года, что из вас пытались вылепить политика, в вашей голове не осело совершенно ничего?! Вы вообще в курсе политической и социальной обстановки в стране? Ладно ваш приятель, но вы! Неужели вы не понимаете, насколько это открытие, если оно будет доведено до ума, важно для вашего брата? Хорошо, что Джейн хватает для работы средств, выделенных отцом и вами из своего содержания, а если бы не хватало? — Я сама не заметила, как в пылу разговора перестала блюсти конспирацию. — Все встало бы? Только потому, что вы решили быть героем на белом коне для своей принцессы и просить денег у брата на открытие, которое может изменить мир, ниже вашего достоинства.
Томас стоял передо мной красный, как свекла.
— Вы правы… я завтра же все ему расскажу!
— Не надо.
Взгляд у Томаса сделался настолько недоуменным, что мне даже стало на мгновение жалко бедного мальчика, угодившего под жернова моего воспитательного инстинкта.
— Но вы же сказали…
— Рассказывать надо было на начальных стадиях, а теперь Джейн уже не нуждается в деньгах, ей нужно только найти способ упростить сброс магии, а это работа чисто умственная, я уточняла. Так что теперь уже нет нужды беспокоить его светлость до тех пор, пока она не закончит.
Томас, проявив недюжинную выдержку и великолепное воспитание, благополучно проглотил и рвущиеся наружу эмоции, и все, что хотел сказать в первую очередь, и при этом даже почти не скривился. А потом, чуть наклонившись ко мне, будто собрался поведать страшную тайну, доверительно сообщил шепотом:
— У вас ужасный характер, леди Эрилин.
— Я знаю, — тем же доверительным шепотом отозвалась я.
Мы оба чинно сдержали смешки за поджатыми губами и разошлись. Томас — прочь из дома, а я — навстречу показавшемуся в дверном проеме Кьеру.
— О чем это вы так мило шептались? — поинтересовался он, заключая меня в объятия.
— Томас высказывал восхищение моими многочисленными талантами и неоспоримыми достоинствами, — поведала я, поднимаясь на цыпочки, чтобы нежно коснуться губами гладкой щеки и потереться носом о подбородок.
— Вот как? У тебя есть достоинства? Почему я о них не знаю?
Я фыркнула и куснула герцога за шею, а потом еще раз, когда мерзавец и не подумал перестать смеяться.
— Ладно, ладно, я понял, что ты голодная. Идем ужинать.
Я хотела все же куснуть манящую смуглую кожу еще раз, для профилактики, ну и чтобы ощутить на губах знакомый солоноватый вкус, но Кьер увернулся и поймал мои губы поцелуем, от которого разом подкосились колени и закружилась голова. Казалось бы, мы уже столько времени вместе, но отчего-то захватывающая новизна ощущений никуда не исчезала, и я теряла голову от его поцелуев каждый раз, как в первый.
Думать об этом было приятно.
Я позволила увлечь себя в столовую и усадить за длинный, щедро накрытый стол.
— Ну, рассказывайте, леди Рейвен, — усмехнулся Кьер, пока лакеи нарезали и накладывали в тарелки запеченного в яблоках гуся. — Чем же таким вы были заняты все эти дни?
В голосе слышались легкие нотки ревности, и потому на мое лицо лезла непрошеная улыбка.
— Маньяка искали, ваша светлость! — отрапортовала я, по-солдатски расправив плечи.
— Нашли?
— Увы…
— Плохо, плохо искали, — пожурил Кьер голосом важного генерала, и мы оба рассмеялись, а герцог тут же сменил тон и участливо уточнил: — Устала?
— Немного.
Мне не хотелось с места в карьер заводить разговор, который обещал стать не самым приятным, но момент был подходящий, да и потом, может, лучше сразу разделаться с гадким и дальше просто наслаждаться вечером?
— Мне нужно с тобой кое-что обсудить на этот счет.
Кьер сделал знак лакеям удалиться, подлил себе и мне вина.
— Только не говори, что теперь тебе нужно выдернуть с каторги осужденного за три убийства, разбой и кражу рождественского венка с двери многоуважаемого судьи.
— Ты что, как я могу вступиться за свершившего столь тяжкое преступление, — показательно ужаснулась я, пригубив вино. — Нет, на этот раз спасать никого не надо.
