Раймон отошел от окна, обнял Тома́ и ласково ему улыбнулся:
– Хватит, утри слезы, сынок. Не будем портить то короткое время, которое нам еще осталось провести вместе. Мы отменно развлеклись, пережили много неожиданных мгновений. Разъезжая по конгрессам, я повидал мир, но лучшее путешествие всей моей жизни – это быть твоим отцом.
16
Манон оставила машину на тротуаре Си-Клифф-авеню. Улица змеилась по одному из красивейших кварталов города. Из окон домов с великолепными садами, один другого больше, открывался великолепный вид на пляж Бейкер-бич и на океан.
Дворецкий, встретив Манон в дверях, проводил ее в столовую, где ее ждал отец в домашнем халате.
– Ты так приоделся перед визитом дочери?
– Не сердись, сегодня мне не захотелось наряжаться. Но от этого мне не менее приятно тебя видеть.
Бартель усадил Манон за стол, ужин был уже полчаса как готов, кухарка уже дважды приходила с вопросом, когда подавать еду.
Манон бросилась к ней с объятиями. Тереза работала у Бартелей так давно, что уже сбилась со счета проведенных здесь лет. Манон, выросшая у нее на глазах, считала ее полноправным членом семьи.
– Он не слишком вас замучил? – спросила Манон Терезу шепотом.
– Сейчас мучается он сам, моя маленькая Манон. У него суровый характер, но меня он щадит. А вы, как всегда, опоздали.
– Выдался долгий денек.
– Знаю, – вздохнула Тереза. – Теперь все позади, вам больше не придется пропадать в том мрачном месте. Мадам лучше там, куда она теперь попала.
– Если она куда-нибудь попала… – возразила Манон.
– Можете не сомневаться!
– У вас особые связи с потусторонним миром? – насмешливо спросила Манон.
– С потусторонним – нет, зато в этом доме от меня ничего не укроется.
– Наверное, я слишком устала. Я совершенно вас не понимаю.
– А я ничего не говорю, не имею права, – ответила кухарка, осторожно переливая содержимое кастрюли в фарфоровую супницу. – Но думать мне никто не запретит. И мысли у меня про то, что дела нехороши.
– Какие дела?
– Никакие! Молчок, рот на замке, таковы распоряжения генштаба. – Так кухарка называла Бартеля, когда тот действовал ей на нервы.
– Какие еще распоряжения? – не унималась Манон.
– Садитесь за стол. Не для того я старалась, чтобы вы ели остывшее. Жалко рыбу, я столько раз вынимала ее из духовки и снова туда ставила, что у нее, наверное, закружилась голова. После еды занимайтесь чем хотите. Будет охота сходить в библиотеку за книгой – сходите, никто вам не помешает.
– Мне охота сходить туда прямо сейчас.
– Ни за что! – Тереза схватила ее за руку. – На войне из вас не вышел бы связной. Прочь из кухни, живо к отцу!
И Тереза изобразила свирепость, как когда-то, когда Манон была маленькой. Даже повзрослев, та не осмеливалась оспаривать ее приказы. Сам Бартель если и позволял себе этот риск, то лишь изредка.
Манон уселась напротив отца и дождалась, пока Тереза поставит на стол суп из зеленого горошка и удалится.
– Тебе бы все здесь поменять. Уж больно мрачные обои и деревянная обшивка.
Она негодующе посмотрела на висевший над камином портрет генерала Шермана, пугавший ее в детстве.
– Тридцать лет он сверлит меня своим сумрачным взглядом. Не мог бы ты подыскать более жизнерадостную картину? А эти вечно задернутые шторы? Что толку жить в таком шикарном квартале, если не видишь происходящего снаружи?
– В своей квартире ты вольна делать все, что тебе заблагорассудится, а мой дом изволь оставить в покое. Кто этот органист, игравший на церемонии? – спросил Бартель.
– Просто органист, – рассеянно ответила Манон.
– У него есть имя?
– Несомненно, только мне оно неизвестно. А что?
– Он выполнил свою работу с душой. Сколько задора, сколько рвения! Друзья твоей матери остались довольны.
– Это именно то, что требовалось, разве нет?
– Возможно, но получился некоторый перебор. У тебя нет догадок, кто это такой?
– А должны быть?
– Где-то же ты его раздобыла. Директор dignité.com утверждает, что музыкой занималась ты.
– Ничего подобного, не я, а они.
– Это сначала, но потом их музыкант не явился, утром с ним произошел несчастный случай. Ты в курсе дела, раз сама решила эту проблему.
– Почему тебя так интересует этот человек?
– Я не каждый день хороню жену, и потом, тебе известна моя страсть к деталям. Я просто хочу знать, кто он такой. Кстати, ты болтала с ним на протяжении всего приема, игнорируя наших друзей. Очень невежливо с твоей стороны.
– Я тоже не каждый день хороню мать. Хватит с меня политеса и соболезнований. Хочешь знать всё – пожалуйста: я сама просила его от меня не отходить, именно для того, чтобы никто из них ко мне не приближался. Он прекрасно справился с этой задачей, и плевать мне, что подумали ваши друзья.
– И он не представился? Очень странно!
– Я не спросила, как его зовут.
– Тем более странно.
– Что ты пытаешься раскопать?
– Ты не ответила на мой вопрос. Этот музыкант не возник на церемонии сам по себе. Где ты его нашла?
– В парке, на скамейке, он сидел и напевал, приятным голосом и не фальшивя, вот я и решила рискнуть. Мне крупно повезло. Теперь ты доволен?
Бартель удрученно смотрел на дочь:
– Ты намерена проводить теперь больше времени в своем книжном магазине?
– А ты – в своем кабинете?
– Советую тебе сменить тон. Как тебе идея открыть еще один магазин, в другом квартале? Ты думаешь о расширении бизнеса?
– Я торгую книгами не ради наживы, просто люблю находиться в окружении книг. Кстати, хочу позаимствовать у тебя одну книжку…
Манон встала из-за стола и выбежала из столовой, оставив отца одного. У нее не выходили из головы намеки Терезы. Их смысл стал ясен, стоило ей войти в библиотеку.
Там, на рояле, красовалась урна с прахом ее матери.
Манон на цыпочках подошла. Тишину нарушил ее отец, вошедший следом за ней.
– Она так любила музыку, лучшего места для нее не придумать, ты не находишь?
– Как она здесь оказалась?! – воскликнула Манон. – Ты никогда не оставишь ее в покое?
– После того, что произошло в колумбарии, я позаботился о ее безопасности.
