— Спасибо! — кинулась обнимать его, маму, а заодно сундук с моими богатствами. — Спасибо!
— Ладно тебе, ладно, беги уж, а то пропустишь свой лучик, — с усмешкой отпустил меня папа.
И я, еще раз обняв родителей, метнулась к выходу.
И что, что в одной сорочке? И что, что с растрепанными после ночи волосами? Вряд ли кто-то в такую рань бродит под домиком!
Выскочив на улицу, я подняла голову вверх, к небу, выискивая взглядом мой лучик, а потом…
Я с удивлением поняла, что стою не на земле, и моих стоп касается что-то мягкое, чуть прохладное…
Глянула вниз. Лепестки. Белые с красным. И я стою на них, как на красивом живом ковре.
Это что, подарок?.. Такой странный подарок?..
И вдруг мой взгляд зацепился за стебель, зеленый сломанный стебель, кем-то откинутый прочь. Затем еще за один, такой же, сломленный.
А после медленно, не веря в происходящее, переместился вправо, где росли две мои розы.
Белая и красная.
И где сейчас было пусто…
Я медленно, с трудом подняла правую ногу. Шагнула назад. Подняла левую ногу. Шагнула назад.
И опустилась на колени перед лепестками, небрежно кем-то разбросанными. Моими лепестками. Но уже не живыми, а мертвыми…
Так вот почему они так печально пахли ночью… Они умирали…
— C днем рождения, Керрая, — прошептала я, собирая в ладонь разноцветные лепестки. — Вот она, взрослая жизнь…
На мои тихие всхлипы выглянули встревоженные родители. Мама села рядом, и ничего не говоря, начала помогать. Не проронив ни слова, мы зашли в домик, а папа остался на улице. Через плетеную стену я видела, как он утоптал землю у домика, а потом подобрал стебли роз, и ушел.
— Мы их засушим, — мама принялась раскладывать лепестки на пеньке, разбудив и потеснив светлячков.
Они обиженно подлетели ко мне и сели на руку, заставляя открыть ладонь. Добившись своего, успокоились и потухли. Вернулся папа, посмотрел на разноцветный пенек, внимательно — на меня, и подвинул сундук.
— Посмотришь наш подарок?
Начни они жалеть меня, сомневаюсь, что успокоилась бы так быстро. Скажи они хоть слово, когда я собирала лепестки, я бы разревелась, навзрыд, с удовольствием, как маленькая. А так глаза уже были сухими, только сильно болели, и я с улыбкой прикоснулась к подаренному сундуку.
Переместив светлячков на плечо, щелкнула тяжелыми замками, открыла крышку и восхищенно выдохнула.
У меня никогда не было столько всего! А если учесть, что здесь потайные отделы, которые при выдвижении утраивались, и соответственно, множилось их содержимое…
Я глянула благодарно на отца, не в силах что-то сказать — и от восторга, и от обиды, которая спряталась, но никуда не ушла…
— Однажды на мой день рождения, — папа сел рядом, рассматривая камешки из сундука с вежливым интересом, — родители подарили мне новую белую рубашку. В ней я сам себе казался очень взрослым и, уж чего теперь скрывать, необычайно красивым. — Он усмехнулся, встретив улыбку мамы. — Не утерпев, я выбежал в ней на улицу, похвастаться перед друзьями. Они азартно играли мячом, сама понимаешь — были потные, грязные, к тому же, накануне прошел сильный дождь и земля не успела высохнуть, а здесь я… Такой весь в белом, и как я уже сказал, красивый и взрослый. Они знали, что у меня день рождения, но все равно их взбесило то, как я выгляжу, и они сделали так, чтобы я выглядел, как они. Опуская подробности, скажу, что домой я шел с разбитыми губами, взъерошенный и с куском грязной ткани, которую сильно сжимал в ладони. Вот и все, что осталось от подарка родителей. Я был очень зол на ребят, в ту минуту я их почти ненавидел. Я стискивал зубы и усиленно моргал, чтобы не разреветься от обиды, как какая-нибудь капризная девчонка. Утешало и сдерживало только то, что ребята ушли домой еще в худшем виде, чем я.
— Но почему они так поступили? — поразилась я. — Вы ведь были друзьями!
— Все мы жили в бедном квартале, Керрая. И все мои друзья мечтали о такой же рубашке.
— Понятно, — кивнула я. — А вы потом помирились?
— Да, хотя и не сразу. Бабушку с дедушкой ты не помнишь, они умерли, когда ты была совсем маленькой, а то бы ты поняла, какую трепку они мне устроили. Они отказывали себе во многом, чтобы купить эту рубашку, а все, что от нее осталось — кусок ткани с пуговицей. Но, знаешь, они ругали меня, а я слушал их и улыбался, как блаженный. Да-да, и такое было.
— А чему ты так радовался?
— Видишь ли, Керрая, — папа с теплотой взглянул на маму, а она, зардевшись, отвернулась, — когда я был маленьким, услышал одну странную фразу. Вернее, тогда она показалась мне странной, я просто запомнил ее машинально, а понял ее в тринадцать лет…
Отец взглядом сверлил спину мамы, ожидая, когда она обернется, но она сделала вид, что увлечена лепестками.
— Пап? — напомнила я. — Что за фраза?
— Когда жизнь дает тебе сотни поводов, чтобы поплакать, покажи ей, что у тебя есть тысячи причин, чтобы улыбнуться.
Я помолчала, проникаясь фразой — хорошая фраза, правильная. Только я понять не могла, как отец применил ее в том случае? Рубашку порвали, он шел грязный и расстроенный, дома влетело, и что?
— Пап, а какая у тебя была причина для улыбки?
— Не догадалась?
— Нет. Причина вообще была или ты так, храбрился?
— Причина была. И веская. Когда я шел домой, злясь на весь мир, смотрел только в землю, потому что все остальное меня просто бесило. И так получилось, что я буквально столкнулся с одной очень красивой девочкой из соседнего двора. Я все стеснялся с ней познакомиться, она многим ребятам нравилась, а тут она сама влетела в мои объятия и страстно меня обняла!
— Не слушай его, Керрая, — мама, наконец, оставила лепестки в покое и обернулась. — Никто тебя не обнимал, Стивен. И вообще, это не я, а ты на меня налетел! А я схватилась за тебя, чтобы не упасть, и чтобы мое красивое платье не превратилось в такое же непотребство, как твоя рубашка!
— Ну да, конечно, — расплылся в улыбке папа. — Ты мне сама говорила, что после этой встречи никак не могла выбросить меня из головы, так тебя поразил мой обнаженный торс.
— Да, — согласилась мама. — Поразил, еще как. Ты себя помнишь? Необычайно красивый он… Ага. Ты был тогда — кожа да кости! Да мне после того, как я увидела тебя без рубашки, неделю скелеты снились!
— Не важно, что тебе снилось, — отмахнулся папа. — Главное, что ты меня запомнила и отметила среди других, а потом еще и замуж за меня пошла.
Устав хихикать в кулак, я рассмеялась, и мама, собираясь что-то ответить папе, передумала, тоже начав смеяться.
— Вот и ты, Керрая, несмотря на то, что кто-то сделал тебе гадость, постарайся найти повод для улыбки, — посоветовал папа. — Собственно, я уже его вижу, и если что, подскажу.
