А когда на подходах к сторожке он поскользнулся и упал в грязь, то и вовсе проклял все на свете. Наверное, был бы трезвый, сил подняться в себе уже не нашел бы. А суровая доза алкоголя в крови все же притупляла ощущения. Но ругался Михаил как сапожник и сам себя не узнавал.
Куда поперся на ночь глядя? А главное, зачем? Вот уж поистине пьянство делает людей глупыми! Ну отсиделся бы в тепле до утра, глядишь, и погода бы стала ласковее и терпимее к людям. А теперь еще и держать ответ перед Гучковым, как школьнику перед директором. Ведь тому уже поди доложили об исчезновении босса без сопровождения.
От всех этих мыслей, а еще больше от собственного грязного и нелепого вида становилось даже смешно. Если бы не было так чертовски холодно.
Единственное окно сторожки призрачно-уютно светилось, даря надежду на тепло и сушку. Отчего-то представился дедок, что сидит на корточках возле печки и подкидывает туда дровишки. В какой-то момент Михаил даже почувствовал на лице жар этой самой печки. Как в далеком детстве, в деревне у бабушки. И бабушки уже давно нет, и дом ее снесли лет десять назад, а воспоминания остались на всю жизнь. Любил Михаил пацаном проводить у нее лето.
Дверь оказалась запертой. Ну что ж, все правильно, все необходимые меры предосторожности соблюдаются.
Михаил постучал и испытал боль в побелевших костяшках — рук он уже практически не чувствовал. Авантюрист херов!
В доме царила тишина, на его стук никто не отреагировал. Уснул этот дед, что ли. А ветер только усиливался — с крыльца его уже практически сдувало. В ушах свистело так, что больше ничего он уже и не слышал.
«Голова — в холоде, живот — в голоде, а ноги — в тепле» — вспомнилась пословица. Хрень собачья! Его голова замерзла так, что и до какого-нибудь менингита не далеко. И мысли всякие идиотские в нее лезут в таком состоянии.
Пришлось колотить в дверь ногой, потому как силы его уже были на исходе. До чертиков хотелось в тепло и какое-то время не двигаться, оттаивать.
Наконец, сторож соизволил продрать глаза и проблеять с той стороны:
— Кто?
Ишь какой! А в глазок посмотреть не с руки? Или совсем ослеп на старости лет?
— Открывай, дед! Замерз как черт!.. — проорал Михаил в попытке перекричать ветер.
Какое-то время ответом ему служила тишина, а потом раздалось не менее громкое:
— Шла бы ты, бабуля, по добру по здорову!.. Это охраняемый объект и всяким оборванкам ночью тут не место!
Офигеть! И никакой это не дед! Девка что ли?!
— Дверь открой, кому говорят! Начальство с проверкой явилось!
— Начальство по ночам в теплых постельках спит. Слушай… иди домой-ка ты, пока я не сообщила куда следует…
— Да открой ты дверь, ненормальная! Смерти моей хочешь? — уже практически взмолился Михаил, чувствуя как рискует погибнуть на этом ветру.
Ника
Черт! Как же лучше поступить? С одной стороны, хозяин и собаку не выгонит в такую погоду, с другой — а ну как пришелец окажется невменяемым, грабителем или, не дай бог, насильником. Какого… его вообще сюда занесло в такое время? Да еще и про проверку какую-то плетет!
Но и оставить замерзать кого бы то ни было Ника не смогла. Затолкав страх подальше, она отомкнула замок и приоткрыла дверь в попытке в щелочку разглядеть пришельца. И тут же ее буквально отбросило этой самой дверью — с такой силой та распахнулась, впуская внутрь холодный ветер и грязного с ног до головы огромного мужика.
Ну точно! Бомж-грабитель или бомж-насильник! — мелькнула в голове шальная мысль и тут же взгляд упал на «пугач» дяди Сережи — маминого сменщика. Дробовик, заряженный обычной солью. Когда-то дядя Сережа купил его больше для развлечения, но и с практической целью.
— Мухи — зло. Они летают и жужжат, как маленькие самолеты. Жрут твою еду, оставляя в ней личинки. Садятся на твое тело и трут своими мерзкими лапками. И скорость у них, как у истребителей. Гоняться за ними с мухобойками — не вариант. Но теперь у меня есть кое-что получше, что убивает мух наповал. Буду устраивать мушиное побоище, пока не отважу их отсюда.
С тех пор дробовик тут и поселился, а мух и правда стало намного меньше.
Еще раньше, чем успела схватить оружие, Ника помолилась, чтобы то было заряжено.
Дальше все происходило стремительно. Двигал ею страх, что вытеснил все остальные чувства и мысли. Перед собой она видела зло, от которого нужно было если не избавиться, то хоть нейтрализовать его. Тем самым она обезопасит себя.
Когда мужик повернулся к ней со словами:
— Ты что творишь, идиотка… — договорить у него не получилось, потому что Ника пальнула в него из дробовика.
Не успело рассеяться облако солевой пыли, как она заметила тень, метнувшуюся со шкафа, а в следующий момент небольшая комната наполнилась страшными воплями, а мужик закрутился на месте, размахивая руками и пытаясь отодрать от своего лица Машку.
И тут на Нику снизошло озарение, что если она сейчас же что-то не предпримет, то полосатая защитница или убьет бомжа, или сильно покалечит. Ее и саму трясло мелкой дрожью, а он все продолжал орать как резанный и крутиться.
— Стоять! Замрите! — гаркнула она так, что не только его перекричала и заставила остановиться, но и стены сторожки, кажется, дрогнули. А когти Машки тоже, по всей видимости, сжались от страха или шока, и та отвалилась от лица бомжа.
Машка тут же шмыгнула под шкаф, а Ника невольно зажмурилась. И лишь через пару секунд рискнула приоткрыть один глаз, ожидая увидеть на месте мужского лица кровавое месиво.
Все оказалось не так страшно. Царапины на лице, конечно, были и местами довольно глубокие, особенно на шее. Но кровь не текла, разве что выступала кое-где капельками, что уже являлось хорошим признаком. А вот с глазами дело обстояло хуже, и вина в том была не Машкина. Видно, соль из дробовика попала ему в глаза, и теперь из них безостановочно текли слезы, а сам мужик не мог их приоткрыть, как ни старался. Фу! Какой же он мерзкий! Грязный с ног до головы. У него даже в волосах грязь. И где только валялся?
— Ты меня ослепила, идиотка! — прорычал он и прижал пальцы к глазам.
— От соли еще никто не ослеп, — пробормотала Ника и на всякий случай добавила: — кажется… Идемте, — направилась в сторону ванной. Нужно было его умыть как следует, а потом обработать раны, хоть и касаться его было противно.
— Куда?! — заорал он совсем дурным голосом и завертел головой по сторонам. — Я же ничего не вижу.
Пришлось перебороть брезгливость и взять его за руку.
В ванной Ника довольно бесцеремонно заставила его склонить над раковиной голову и принялась отмывать теплой водой его лицо от грязи, соли и крови. Противно было касаться его кожи, но об этом она старалась не думать. Как и не слышать того, как он приглушенно постанывал. Понятно, что больно, и радует, что не блеет в голос. А еще от него разило спиртным, отчего Нику уже подташнивало. Алкаш, бомж и идиот! Дернул черт его прогуляться до базы именно в ее смену!
