Самолюбие орало дрянью, крыло меня трехэтажным матом, по пути изобретая новые ругательства. Что ты делаешь Даша, вот что ты, черт тебя раздери, делаешь? Еще пять минут, и что ты предложишь Игорю? Свободные отношения? То есть ты будешь трахаться с почти женатым мужиком? И кем ты будешь себя чувствовать? Нет, нахрен тебя, милое самолюбие, которое в голос орет, что Даша Ильина в этом случае будет себя чувствовать очень удовлетворенной женщиной.
— Тебя хочу, Венецкий, — произнесла потерянно и глядя ему в глаза, — вот что хочешь делай, а хочу я тебя. И можешь не заворачивать, так возьму.
Игорь фыркнул, и от этого его смешка у меня аж мурашки по коже побежали. Я не привыкла видеть Игоря растерянным, каким он выглядел сегодня. Вот такой, каким он был сейчас, уверенный, непреклонный, будто отказавшийся от каких-то сомнений — он мне был привычней. И… таким он на меня действовал еще сильнее. Такому было сложно отказать. Но все же — он был какой-то усталый, измученный. Будто мы не трахнулись, а марафон пробежали. Хотя… Я себя ощущала примерно так же. Мне смертельно хотелось, чтобы он что-то мне сказал, но в то же время я смертельно боялась этих слов. Боялась, что он снова предложит мне «повторить», и второй раз я соглашусь, наклонив в не приличную позу самоуважение. Сейчас оно лежало в руинах, вдребезги уничтоженное всего лишь одним скоропалительным поступком. И даже люто себя презирая, я могла гордо задать подбородок и сказать, что ни о чем не жалею. Да — дура. И хрен с ним. И с этим диагнозом люди живут.
Неизвестно, сколько бы мы с Игорем так простояли, цепляясь друг в дружку и не зная, что сказать — не исключено, что мы бы сорвались и еще раз перепихнулись. Что там за расстояние-то было до того перепиха — пара жадных поцелуев и пара шагов до стола, за которым обычно проводились планерки. Никогда не трахалась на рабочем столе — но всегда тайком завидовала героиням тех мелодрам, которых так алчно хотели, что терпеть до более удобного места не могли. Особенно я в тех мечтах укрепилась после того, как в «Печорском» утвердилась под начальством этого неумолимо сногсшибательного мужика. Так бы я и фантазировала, если бы на столе у Игоря не запиликал телефон. Этакий звонок из реальности — да-да, ребята, вы еще на работе. И вообще-то вы тут должны делом заниматься, а у тебя Даша еще проект не оформлен. И Игорь тоже это понял — вздохнул, отпустил меня и шагнул к столу.
— Да, Лен, — недовольно буркнул в трубку, и по его лицу пробежала такая недовольная гримаса, будто у него зубы заболели.
— Сейчас поднимусь, — мрачно произнес Венецкий, словно соглашался сунуть голову под нож гильотины. Положил трубку, тяжело облокотился на стол, шумно выдохнул, а затем поднял на меня уставший взгляд.
— Я должен идти, — медленно произнес он, — меня сейчас в приемной невеста ждет.
Если бы я сейчас могла увидеть того, кто определяет, как именно совпадать обстоятельствам — я бы дала этому мудаку по морде. Потому что так часто и так больно тыкать меня лицом в асфальт реальности было как-то чересчур.
Глава 17
Если бы я была истеричкой — я, пожалуй, уже что-нибудь расколошматила бы. Серьезно. Очень хотелось, чтобы хоть что-нибудь разлетелось вдребезги, к чертовой матери. Злость, иррациональная, безосновательная, токсичная раздирала меня на клочья. Никогда эта дрянь не приходила, а тут взяла и пришла? Почему сейчас, после того лишь, как мы с Игорем сорвались — второй раз. Что это? Интуиция? Охренеть! Мне даже не удалось с ним толком поговорить, я так и не поняла, какие у меня — да и у нас с ним вообще — есть варианты.
Я старалась не думать о произошедшем. Это давалось мне… сложно. Но давалось. В конце концов, взвешивать сейчас — вот это, все, что сейчас происходило, было не надо. Я примерно представляла, к каким выводам приду и каково будет мое «окончательное» решение.
Проблема была как раз в том, что я уже поняла цену той «окончательности». Мозг, привыкший, что эмоции всегда у него в узде, даже не сомневался, что все будет так, как он решит. Вот только сейчас все мои чувства бушевали в митинге и вовсю собирались устроить государственный переворот. И да, я смотрела на собственные содрогания довольно скептично, но… Но от срыва — два шага в сторону. И эти два шага было сделать очень легко. Ни ради кого не шевельнула бы и пальцем, чтобы поддаться эмоциям, но когда ценой ошибки был Венецкий — вопрос был только в том, насколько быстро я эту ошибку сделаю. Предохранитель был сорван. Если еще вчера утром я была уверена, что Венецкий ко мне абсолютно никак не дышит, что это только я по нему безмолвно схожу с ума, сейчас, когда я видела, что его буквально трясет от ревности, что его сводит с ума точно такая же исступленная жажда… Остановиться было необходимо, но… Но практически невозможно. Я не знаю, как сейчас могла бы это сделать. И я смотрела на себя, на свои эмоции, убеждала себя, что все это глупо, бессмысленно, низко, отвратительно… но слушать себя я не собиралась. Не получалось.
Меня потряхивало. Было чертовски сложно сидеть, смотреть на черненькие цифры на белых бумажных листах исполнительной документации. А где-то там в кабинете Игоря сидела его… невеста и занимала его мысли, вытесняя из них меня. Да, я рассуждала как сучка, с легкой руки приватизировав чужого мужика по праву лишь только пары произошедших перепихов, но эти мысли из головы истребить не получалось.
Я хотела ее увидеть. В этом желании было полно садизма по отношению к самой себе же. Я практически точно знала, что я увижу. Девочку класса «люкс». Которая скорее всего рядом с Игорем смотрелась настолько шикарно, что равнодушные к Венецкому бабы наверняка растеклись бы от умиления при виде «такой красивой пары». И все же я хотела знать — с кем соперничаю. Хотела «провести разведку» и оценить количество и качество «вражеских орудий». Нет, не надо, Даша, не суйся, спалишься и Игоря спалишь, сиди, проверяй расчеты!
Проверка расчетов — не самая интересная работа, но кто его знает этих проектантов, если наш обкуренный дизайнер снова решил, допустим, что в холле дома слишком много несущих опор и «нужно больше пространства» — он мог выесть мозг чайной ложкой, и проектанты частенько ему уступали. Я, конечно, регулярно доносила до них, что вестись на вой нашей «творческой личности» ни в коем случае нельзя, он, вообще-то, — холоп подневольный, что в отношениях архитектор-дизайнер последний был исключительно сабмиссивом, и ни в коем разе его закидоны не должны были оказывать влияние на безопасности проектируемого объекта, но…
Вопреки собственной субтильной сущности кажущегося хлюпика Валь был громким. Валь умел быть таким громким, что его боялся даже Виталик, который на секунду был шефом нашего проектантского отдела и дизайнера должен был ставить на место. Увы, но донести что-то до нашего непризнанного гения выходило только у меня — потому что только я была достаточно бесцеремонна и бесчувственна, чтобы проигнорировать «страдания» Валя. Он меня терпеть не мог — но на корпоратах мы регулярно спивались в тесной компании друг дружки и сходились на том, что начальство — козлы, да и люди, в общем-то, тоже. В прошлом квартале Валь меня, кстати, нежданчиком выручил, ткнул в косяк по геодезии, за который пришлось вкатывать Лике. Тот случай показал, что Валь соображал куда больше, чем в одном только дизайне, но… напрягаться не хотел. Его устраивало «быть художником», и это меня восхищало, честно говоря. Искусство быть не амбициозным собой, не гнаться за вечно обновляющимися целями, жить в ритме «для себя» — ох хотела бы я его познать, но как же я буду жить, без свершений-то?
