— Будто, — подчеркивает Егор, — Тань, а в детском саду тебя учили не просить у Деда Мороза конфеты?
— Ну блин, хватит уже надо мной ржать, — сердито буркнула Танька.
— Тань, я тоже был гордым студентиком, у которого в карманах не водилось даже на пиво, — заметил Егор тоном, будто рассказывал о том, как президент когда-то просил в метро подаяние, — и Тань, не нужно просить о таких вещах. Пойми пожалйста, я не хочу проигрывать Лазарю даже в подобной мелочи. Если он решал твои проблемы — почему не могу решить и я? Тем более, что я — лицо заинтересованное.
— А если ты будешь заинтересован, чтоб я одевалась по-другому, ты меня по магазинам поведешь? — огрызнулась Танька, но тут же оказалось, что выбрала она для спора совершенно не тот вопрос, который бы ей помог переспорить Васнецова.
— Поведу, конечно, — невозмутимо отозвался Егор, — если буду заинтересован, солнышко. Но меня пока все устраивает. У тебя отличный вкус, и я пока еще не весь твой гардероб пересмотрел.
Пока… Ох уж это «пока», прозвучавшее аж два раза.
Танька тихо вздохнула. Да уж… Придется привыкнуть к этому, кажется. Потому что он-то перепривыкать точно не будет. Егор привык жить вот так и никак иначе. И уступка будет стоить ей не так уж много. Ну, разве что некоторое количество неловкости. Но в конце концов… В конце концов, вряд ли Танька продержится с ним хоть сколько-нибудь долго, скорей она ему наскучит, вряд ли даже привычка сформироваться успеет. Хоть бы эти два месяца продержаться до конца экзаменов. Хоть бы не надоесть ему раньше.
— Извини, что психанула, — негромко произнесла она, — и спасибо, Егор. Я просто не ожидала. И не привыкла к такому…
Он затих, Танька даже подумала, что он ушел после этих ее слов. Поэтому когда мокрой кожи талии коснулись теплые ладони, Танька аж вскрикнула от неожиданности.
Егор, уже раздетый, быстрый, как чертова молния, прижался к ней всем телом, и это была ослепительная вспышка тактильного шока, Танька еще в принципе не ощущала столько его тела сразу.
— Дай-ка, — Егор перехватил из ее пальцев пузырек с гелем для душа, и уже в следующую секунду его пальцы растирали по ее животу скользкую пену. Кажется, в самом животе заворочался, просыпаясь из спячки, кто-то голодный и очень-очень кровожадный.
— Ты решил меня намылить, да? — Танька хихикнула, тихонько балдея даже от того, что гладко выбритая щека касалась ее кожи.
— Угу, у тебя мыло неправильное, вот у меня то, что надо, — Егор легонько сжал зубами мочку ее уха, и Таньку будто током ударили. Вот тебе и лечение, о котором ты вчера так мечтала. Вот только вряд ли оно тебе поможет, Локалова.
— Поменьше спорь со мной, сильней заводишь, — Егор шепнул это мягко, вкрадчиво, танцуя мыльными ладонями по Танькиному телу. Так старательно огибал все эрогенные зоны, но даже при этом заводил Таньку так быстро, будто она была его машиной, и он знал, как именно нужно повернуть ключ в замке зажигания, чтоб добиться мгновенной реакции.
— Эй, мне ж тебя нельзя с утра, ты же антикалорийный, — Танька рассмеялась, а Егор тем временем, кажется, пытался заклеймить губами кожу на ее шее. Ох, и зачем там, Васнецов, ты же на душе уже свое клеймо на всякое видное место влепил. И так твоя, только твоя, всем телом, всем существом. И потом, после расставания — забыть тебя будет уже невозможно, будет ли возможно перестать быть твоей?
— А ты скажи, что ты не хочешь, и я отстану, — о, эти его несносные губы, что произносили всю эту невозможную чушь. Чертовы дьявольские повадки — сначала скользнуть одной ладонью к лобку, а второй сжать грудь, а потом породить на свет это вот шедевральное «Скажи, что не хочешь». Ну как можно не хотеть его, как можно отказаться от него, когда он — вот тут, здесь, только чуть задницей двинь и натолкнешься. И хочется же натолкнуться, прямо сейчас, еще до того, как Егор решит, что довел Таньку до нужной ему кондиции.
— Так что, скажешь, что не хочешь? — мурлыкнул Егор, покуда его пальцы у клитора медленно и со вкусом растравляли в Таньке аппетит.
— Хочу, хочу, — слабо выстонала Танька, запрокидывая голову ему на плечо, — я тебя ужасно хочу.
— Хорошая девочка, — шепнул Егор, — даже не пытаешься соврать.
Соврать? Ему? Хорошая идея, отложить в копилку мыслей, до момента, когда она решится его рассердить и добиться его наказания. Правда, каким образом он поймает ее на вранье?
Нет, мысли категорически не желали удерживаться в голове. Не сейчас, когда Танька держалась на ногах лишь неведомым чудом. Дрожала. Скулила. Извивалась в его руках. Это не помогало. Это делало только хуже.
— Как легко ты настраиваешься, солнышко, — Егор говорил это с искренним удовольствием, и Танька тихо хихикнула. Ну… Хорошо, что ему это нравится. Хотя он-то может настроить ее всего лишь одним движением бровей. Режим «сексуальная маньячка», настроенный только на одного мужчину.
— Ну я ж тебе не рояль, чтобы настраиваться подолгу, — фыркнула она.
— О нет, не рояль, ты у меня скрипочка, милая, — Егор умудрялся и посмеиваться, и тискать Таньку, продолжая выбивать из ее груди сдавленные стоны. Он был невозможен, невозможен. Таньке вообще казалось, что она может кончить прямо так — от одних его пальцев, только ускорься он хотя бы чуть-чуть. Но он не ускорялся, явно не желая, чтобы Танька отправлялись в путешествие до оргазма в одиночку.
— Скрипочке смычка не хватает, — на выдохе вырвалось у Таньки, и Егор таки фыркнул, оценив шутку. Затем надавил на талию, заставляя прогнуться и расставить ноги шире. И тихонько, медленно толкаясь внутрь нее, внутрь пульсирующего лона, продолжал ласковую пляску собственных ладоней вокруг Танькиной груди. Неторопливый, вкрадчивый, он еще ни разу не был с Танькой настолько нежен, как был сейчас. Просто берег, по минимуму беспокоя Танькину пятую точку.
И был смычок, и была… симфония. Из капель воды, каким-то чудом не испарявшихся при соприкосновении с Танькиной раскаленной кожи. Из тихих вздохов от его ладоней, скользящих по ее животу и груди. Из хриплых вскриков, когда его пальцы у ее клитора довели Таньку до точки, когда кипеть сильнее было уже невозможно. И было «включение голоса» — спасибо, спасибо, спасибо, Егор, что разрешил не молчать. И были их имена, звенящие по одиночке и одновременно, сталкивающиеся друг с другом и будто звучащие в унисон.
Таньке смертельно хотелось целовать его, но нет, он не давал ей повернуться, не давал ей на себя глядеть, не давал прикоснуться, и это доставляло, пожалуй, побольше неприятных покалываний, чем ноющие после вчерашнего ягодицы. Ладно. Она с этим справится. Он ей доверится. Ну… или не доверится и прогонит ее. Все равно. Все равно сейчас она содрогается от «звучания» самых последних нот их «симфонии», и сама того и гляди — доорется до соседей Егора.
— Скажи, а тебя вообще можно затрахать? — насмешливо поинтересовался Егор, когда смог отдышаться. — Голова у тебя вообще болит? А то кажется, я могу умереть смертью великого любовника — от сердечного приступа во время секса.
