Ага, вот сейчас Егор как раз и пытался думать только о делах. А время, будто нарочно тянулось, тянулось, ужасно бесило, хотелось даже послать все к черту, отложить дела, съездить до дома, добраться до Татьяны, но… но преждевременно. Во время сессии он должен был быть по максимуму на рабочем месте.
Когда Егор уже отъезжал от университета… Позвонили по проекту. И, как назло, фирма хотела увидеть наработки по проекту, и, как назло, представитель уже был недалеко от вуза, как назло, эту встречу нельзя было не отложить. И смотрел Егор в светлые очи своего начальства, и пытался не чувствовать себя обращающим в камень василиском.
— Я вижу, вы устали, — заметил куратор… через полтора часа после встречи, отрываясь от ноутбука, — в принципе, я доволен.
Ну еще бы он не был доволен. Программа писалась по плану, даже с опережением срока. Сейчас уже были прописаны и работал весь основной базис функций, оговоренных в техническом задании, доработка требовалась во многом «эстетическая», по мелочам. С чего бы вообще тут быть недовольным?
К дому Егор подъезжал уже к девяти. И ощущал себя слегка неловко. Его ждали… Уже два часа… И он даже не предупредил, да. Обидится, как пить дать — обидится.
Все вышло даже эпичнее, Таня к его приходу попросту заснула, завернувшись в плед, как в рулетик. Будить ее было слишком — не будь сотрясения, то почему нет? Но с сотрясением… Нет, без почему. От огорчения оставалось только пожрать. Вот надо ж было именно сегодня потребоваться отчету, и почему не вчера, а? Нахрена вот все эти совпадения именно сегодня?
На кухне Егора ждали две новости, одна хорошая, другая так себе. Хорошая — на плите его ожидала сковородка с ризотто, такая себе — кое-кто уже четвертый день игнорировал его просьбы не лезть к готовке. Лезла, неутомимо лезла, кажется, пытаясь «компенсировать» Егору его «затраты» на ее пропитание. Он пытался как-то до нее донести, что это делать не обязательно.
— Я плохо готовлю? — печально поинтересовалась Татьяна позавчера, и Егор даже не нашелся, что ответить. Готовила она отлично. Просто… ну торчать у плиты ей наверняка было утомительно, и он бы, в принципе, пережил и с едой попроще. Хотя… Ризотто было вкусным, видимо, Егору в утешение.
Впрочем, хоронил он свои планы совершенно зря, как оказалось в результате.
Непонятно, что он делал громко, то ли жевал, то ли думал — но через десять минут после того как Егор приступил к своему позднему ужину, из комнаты с заспанной мордашкой выбрела Таня. В пижаме — вполне симпатичной, кстати. Впрочем, сейчас Егор бы на ней оценил бы даже водолазный костюм, не то, что этот вот атласный комплект цвета вишни, с короткими шортами. С отличными видами — как на грудь в вырезе топа, так и на ноги. Подошла, отчаянно зевая, практически не отрывая ладони ото рта.
— Извини, задержался, — с сожалением заметил Егор, предвосхищая возможную претензию.
— Все нормально, — Таня снова накрепко зевнула, — честно говоря, я сама уснула в шесть. Ставила будильник и… кажется, я его выключила, во сне.
Егор фыркнул, испытывая некоторую форму удовлетворения от того, что в очередной раз не случилось конфликта, и, отвернувшись от стола, похлопал ладонью по колену. Большего приглашения Тане было не нужно. Скользнула к нему, прильнула к его груди, будто ослепляя, заставляя все вокруг потерять свою значимость. Теплая, с беспокойными пальцами, с голодными губами.
Наконец-то можно было не останавливаться, наконец-то можно было не убирать рук от нежной кожи бедер, не нужно было обходиться одними только поцелуями. Она была охренительно легкая, по крайней мере, Егор ее — обвившую его ногами, вцепившуюся в его плечи — до постели через кухню, прихожую и полкомнаты донес с возмутительной легкостью. То ли сам перед собой выпендривался, то ли она похудела сильнее, чем он думал.
— Танюшка, — она тянулась к его губам, подставлялась под них, будто купаясь в его поцелуях. Сегодня и вообще в ближайшее время — никакой резкости. Пусть. Голод и жажда ее подчинения пока что не были столь уж сильны, чтобы их нельзя было легко игнорировать. Нет, сегодня разве что только запястья сковать наручниками, зацепив цепочку между браслетами за один из прутьев спинки кровати.
Таня кусала губы — по-прежнему хотела свободы воли, но нет, золотко, это тебе будет позволено позже. Мог бы и ноги зафиксировать, но нет, не было в нем столько жесткости к пострадавшей Татьяне. Это сошло бы за наказание, если, конечно, проступок оказался бы не столь уж страшным.
Егор наслаждался тем, что делал. Тем, что выглаживал ее тело пальцами, губами, любым свободным клочком кожи. Тем, как она быстро очнулась ото сна, и распаленная — уже от предварительных ласок едва ли не умоляла его не тянуть.
— Егор…
Выгнулась к нему навстречу, насколько позволяли наручники, заскулила, когда плотно сжал ее груди. Таня не любила нежных, невесомых прикосновений, нет. Куда больше ее заводила граничащая с грубостью алчность— даже чуть грубее, чем сейчас, но нет, никакой неосторожности Егор себе позволять не собирался. Пока — лишь только трепетать над ней, как над хрустальной, тем более что это было не сложно. Пока никаких болезненный прелюдий, лишь только прикусить слегка этот восхитительный сосок, а потом — другой, чтобы сравнить, насколько же они различаются на вкус. А девушка вскрикивает, девушка тянется к нему всем телом…
— Егор, пожалуйста…
Ох, да, солнышко, раз ты так вежливо просишь… Но давай-ка сначала проверим, точно ли ты готова, точно ли ты хочешь.
Как же приятно наконец-то залезть ей в трусы. Столько времени хотелось, столько — останавливался. Половые губы — скользкие, влажные. Хотела. Никто не сомневался, но знать наверняка было очень приятно.
— Егор, умоляю, — заскулила девчонка, после того как Егор всего-то с минуту развлекался с ее клитором. А ведь нежно к нему прикасался. Очень нежно, очень ласково, почти вкрадчиво. Не доводя до кипения уж слишком быстро, лишь осторожно усиливая томление.
Но как же быстро ты вспыхнула, а солнышко? Умоляешь? Уже? Как же хорошо, что уже! Ждать? Еще? Ну уж нет. Режим ожидания уже исчерпал все допустимые пределы. Уже даже за презервативом руку под подушку тянуть — практически невыносимое усилие. Но Егор смог…
Член толкнулся внутрь тесной девичьей щели. И вот теперь Егор начал свой путь к точке кипения — медленный, как всякое его движение в эту сладкую тугую плоть, под Танины же стоны — глухие, пока еще неуверенные, но все равно, всякий ее вскрик отдается в груди сладким спазмом.
Таня… Танечка…
Боже, как же без этого было тяжело. Как же тяжело было без нее. И даже не только эти семнадцать дней. Но, кажется, и в принципе — без нее Егору было хреново. А с ней сейчас ему было настолько охренительно, что хотелось лишь целовать ее губы, снова и снова, снова и снова осторожно двигать бедрами, проникая в нее раз за разом, доводя ее до экстаза — медленно, верно, но неумолимо.
Танюшка… Солнышко…
Ну, вот правда, что такого могла предложить взамен нее девственница? Такую самоотдачу? Когда никакого возражения не возникало даже против того, что месяц спустя Егор по-прежнему Таню ограничивал.
