Из-за спины раздается яростное:
— Сдохни, тварь! — И метко брошенный кинжал ударяет самку бъйрэнгала в грудь в ту самую минуту, когда та взлетает в броске.
— Нет!
Кошка падает в камни и пыль, а я оборачиваюсь: за моей спиной стоит Ирэя.
— Зачем?!
— Она бы убила тебя, — элленари цедит слова. — Но по этому поводу я вряд ли особо расстроюсь. На самом деле я просто хотела, чтобы ты это увидела.
Ее глаза сверкают, волосы (один в один как у Золтера), бьются на ветру алым пламенем. Расстояние до меня она преодолевает в несколько резких шагов, останавливается, и детеныш с утробным рычанием прыгает на нее. Элленари рывком выдергивает кинжал, замахивается, и я бросаюсь вперед. Накрываю котенка собой, но в миг, когда сталь должна обжечь кожу, ничего не происходит. Поднимаю голову, оборачиваюсь: занесенную для удара руку сжимает Золтер.
— Потрудись объяснить, — говорит он, — что здесь происходит?
Говорил он с ней, но смотрел на меня. Так, словно требовал объяснений: за то, что вытащил сюда, за то, что заставил меня на это смотреть. Все это всколыхнуло в груди такие темные чувства, что вряд ли я сумела бы их обуздать.
— Твоя шлюшка, — процедила Ирэя, отменяя мой смертный приговор, — решила поиграть в спаси…
Договорить она не успела: черная петля захлестнула ее шею, вздернула наверх. Раздались крики — изумленные, возбужденные, громкие — к нам стянулись все элленари, которые отправились на охоту.
— Ваше аэльвэрство. — От толпы отделился высокий темноволосый элленари. Кажется, именно он целовал Лизею, но я была не уверена, отметила только, что над его бровями тоже узор, знак принадлежности к высокому роду. — Ее аэльвэйство сказала правду. Смертная отозвала псов, она остановила…
— Молчать.
Короткий рубленый приказ прозвучал, как удар хлыста. Ирэя билась в смертельных путах, пытаясь вырваться, хрипела.
— Тот, кто еще хотя бы раз посмеет пренебрежительно отозваться об аэльвэйн Лавинии, — сказал Золтер, — будет казнен. Тебя это тоже касается, Ирэя.
Плеть тьмы растаяла в воздухе, и кузина его аэльвэрства рухнула с высоты пяти футов прямо в пыль. Сейчас мне даже жаль ее не было: возможно, именно потому, что рядом с ней лежала убитая ей кошка, детеныш которой яростно шипел, вздыбив короткую шерсть.
— Она остановила охоту, Золтер, — процедила Ирэя, пальцы ее сжались, собирая в горсти мелкие камни. — Она не имеет права, и ты это прекрасно знаешь. Это ты ей тоже спустишь? Тоже накажешь кого-то другого, как тогда наказал Льера за один поцелуй?!
— Замолчи, Ирэя. — Его голосом можно было убивать.
— Я не стану молчать! — Глаза рыжей сверкнули. — Ты убил его! Из-за нее! Из-за тебя он погиб, слышишь?!
Она швырнула в меня горсть колючих камней, которые не достигли цели: ударившись о сорвавшийся с руки Золтера странный иссиня-черный щит, рассыпались прахом.
— Арестуйте ее аэльвэйство, — коротко произнес Золтер. — Она будет наказана за неподчинение прямому приказу до первого слова.
Ирэя широко распахнула глаза, но к ней уже шагнули элленари. В мундирах, точь-в-точь похожих на мундир Льера. В этой пестрой толпе они смотрелись чернильными кляксами; стоило им приблизиться, как рыжая отпрянула.
— Сама пойду, — прошипела она. Вскочив на ноги, метнула на меня ненавидящий взгляд, шагнула к толпе.
— Аэльвэйн Лавиния, — жестко произнес Золтер, протягивая мне руку.
— Надо его добить. — Кто-то кивнул на детеныша бъйрэнгала, который подошел к матери и лизал ее в морду.
Как ни странно, ни слова Ирэи про Льера, ни приказной тон Золтера, ни все эти собравшиеся жадные до потехи нелюди не сумели выдернуть меня из оцепенения, в котором я оказалась, а эти слова — смогли. Я подхватила выпавший из рук Ирэи кинжал и взметнулась ввысь. Оттолкнув руку его аэльвэрства, шагнула вперед, закрывая малыша и его мертвую мать.
— Тот, кто попытается к нему приблизиться, должен будет перешагнуть через меня.
Толпа застыла, когда ко мне подошел Золтер. Одним движением перехватил мою кисть и вывернул так, что пальцы разжались сами собой. Металл звякнуло о камень.
— Никогда не поднимай оружие, если не в силах его удержать.
Оттеснил меня в сторону, рывком поднял шипящего котенка за шкирку.
— Не надо, — прошептала я. — Не надо. Пожалуйста.
Золтер метнул на меня убийственный взгляд, после чего резко развернулся к толпе.
— Здесь только я решаю, — произнес, вскинув руку с отчаянно верещавшим зверенышем, пытающимся извернуться и зацепить его когтями или зубами, — кто будет жить, а кто умрет.
Выкрикнувший призыв добить под его взглядом попятился, элленари склонили головы.
— Возвращаемся, — коротко произнес он, кивнул в сторону, откуда пришла я и куда увели Ирэю.
Толпа хлынула между скал, звереныша Золтер сунул в руки первому попавшемуся элленари, как выяснилось, прислужнику.
— Отмоешь и принесешь мне. Целым и невредимым.
Тот склонил голову, покрытую короткой разноцветной шерстью, и попятился. Спиной, продолжая удерживать котенка за шкирку и морщась от того, что защитные шипы бъйрэнгала впивались в кожу шестипалой ладони.
— Руку, — последнее уже относилось ко мне. — Немедленно. Ты сегодня достаточно испытывала мое терпение.
Достаточно испытывала?!
Я?!
— Вы притащили меня сюда, — с трудом, из последних сил сдерживая клокочущие в груди чувства, ответила я. — Притащили на эту охоту, прекрасно представляя, что это для меня значит. Вы хотели для меня наказания?! Что ж, вам оно удалось!
Я не повышала голоса, но смотрела ему в глаза, хотя давно уже поняла, что ничего человеческого в них никогда не найду.
— Вы заставили меня смотреть на всю эту боль и смерть, заставили меня ее чувствовать, — вся моя годами взращиваемая выдержка трещала по швам, — вы хоть представляете, каково это? Чувствовать смерть, будучи жизнью?! Что вы чувствуете сейчас, ваше аэльвэрство?
Мне казалось, что он и сейчас ничего не ответит, но Золтер неожиданно вплотную шагнул ко мне.
— Боль, — произнес он, глядя мне в глаза. — Я чувствую твою боль, Лавиния.
Я не успела больше сказать ни слова, когда меня подхватили на руки, и под сотнями хлынувших на нас взглядов шагнули сквозь толпу.
3
Обратно возвращались уже в темноте: здесь, в Аурихэйме ночь падала на мир в одно мгновение, накрывая его собой. Вряд ли сейчас для меня имело значение времени суток, я не слышала даже биения собственного сердца. Зато биение сердца Золтера — отчетливо, как набат. Он по-прежнему прижимал меня к себе, а я не находила даже сил вырваться.
