— Он хотел сделать из меня ширму, — она усмехнулась. — На случай, если всем станет известно, что в эксперименте с Альхииной все было наоборот. Именно он не захотел остановить эксперимент, а когда она этому воспротивилась, с помощью призванных сил уничтожил Двор Жизни. Убил их всех.
Льер нахмурился.
— О чем ты говоришь?
— О Золтере. О том, кто долгие годы заставлял вас считать, что он единственный, кто удерживает этот мир на Грани.
— Откуда…
— От нее, — Лавиния указала на Арку. — Она говорила со мной. Изначальная.
Говорила с ней?!
Немыслимо. Невероятно.
Но в то же время…
— Я умирала, Льер. Об этом она мне тоже сказала. И о том, как ты принес меня сюда, чтобы расплатиться своим бессмертием за возможность меня вернуть.
Почему-то под ее пристальным взглядом стало жарко, и он отвел взгляд. Это тоже было странно, но чувство неловкости, сдавившее грудь, не позволяло и дальше смотреть ей в глаза. Зато выдалась передышка подумать: если Арка, точнее, ее былое воплощение, снизошла до разговора с Лавинией, значит, мир ее действительно принял. Принял как элленари, причем элленари достойную. Высокородную.
Как королеву.
Сейчас становилось понятно, и зачем Золтеру нужна была ночь схождения Луны и Солнца, и девственность — все условия, позволяющие создать нерушимый союз и двойственность природы, мужчина и женщина, ставшие единым целым. Уничтожить Золтера действительно было бы невозможно, не уничтожив ее. Если даже без брака наложенный им узор обладал такой силой, то после благословения…
После того, как все увидели бы, на что она способна, когда Лавиния спасла бы Аурихэйм, Золтер стал бы неприкосновенен. Не просто правителем — он бы стал богом. Наверняка сочинил бы историю о том, что именно благодаря ему ее сила раскрылась таким образом, и даже не солгал бы… отчасти. Единственное, чего Льер сейчас не мог понять — это каким образом правда могла раскрыться. Если Золтер хранил ее столько лет, если уже обошел самой большой ложью за всю историю их мира, которую только можно представить.
— Ничего не хочешь мне сказать?
Он поднял голову, и замер. В лесу ее глаза стали еще более зелеными, словно вобрали весь цвет окружающей их жизни, солнце бликами скользило по волосам, и сама Лавиния словно сияла. Присмотревшись, Льер понял, что это не обман дневного света, магия искрилась над ее кожей, набирая силу.
Здесь, возле Арки, или здесь, в этом лесу.
— Останься со мной.
Он сам не ожидал, что эти слова все-таки сорвутся с губ, но сейчас, когда это сказал, стало легче. Легче смотреть ей в глаза и ждать ответа, который (чего он никогда раньше даже представить не мог) сейчас был жизненно важен.
— А как же Найтриш? — В зеленых глазах сверкнуло раздражение и… ревность?
Да, он бы хотел, чтобы это была ревность. Та, что испытывал он всякий раз, когда в ее сторону смотрели другие мужчины (а после случившегося на нее смотрели именно так, что ему хотелось обратить их в тлен). При Дворе не принята супружеская верность, а если учесть, что и супружества в последнее время толком не было, вряд ли ее обошло бы стороной мужское внимание. Даже несмотря на все устрашение Золтера, ведь став королевой, она могла выбирать сама.
И сейчас тоже могла, хотя все в нем отчаянно противилось тому, чтобы давать ей выбор. Чтобы что-то объяснять, но с ней иначе нельзя. Сегодня Найтриш явилась к нему уже совершенно в другом настроении. От обольстительной улыбки, которой фаворитка Золтера обычно начинала их встречи, не осталось и следа.
— Говорят, его аэльвэрство увлекся собственной смертной женой, — с порога заявила она. — Настолько, что постоянно проводит с ней время и даже не смотрит в сторону… других.
Последнее она вытолкнула через силу, как если бы слово «других» причинило ей боль.
Вот Найтриш действительно ревновала, хотя это и было странно для элленари, ревновала она отчаянно, яростно, зло. Она шагнула к нему, и весьма символическая одежда (легкий пеньюар цвета тлена) растворился в воздухе. Устроившись у него на коленях, женщина подалась к нему, а он боролся с желанием сбросить ее на пол и велеть убираться и впиться злым поцелуем в пухлые, манящие губы. Он не приближался ни к одной женщине с того дня, как Лавиния появилась в его жизни и в Аурихэйме, и, хотя она его отталкивала снова и снова, не представлял себя с другой.
Или представлял: целующим эти губы, но чувствующим совсем другие.
Ее. Лавинии.
Представляющим, что это она извивается на его коленях от страсти, подается все ближе, распаляя желание, касаясь тугими сосками одежды и вздрагивая от этой острой ласки. Его ладонь уже легла на красивый, острый подбородок, и Льер почти поверил в то, что готов к этому самообману, когда открылась дверь.
Лавиния смотрела на него так, словно тоже не могла поверить в то, что происходит. А он смотрел на нее, отчаянно ненавидя за то, что ни одна женщина не сможет ее заменить.
— Ничего, — скупо вытолкнул он. — Она хочет Золтера.
— И ты готов ей его дать?
— А что ты готова дать мне?
Такого она не ожидала: глаза широко распахнулись, в них сверкнул гнев.
— Знаешь ли… — сказала она.
— Знаю, — жестко произнес он и шагнул к ней. — Знаю, что я не железный, и что когда я смотрю на тебя, схожу с ума от желания. Хочу тебя. Хочу твоих чувств, хочу, чтобы ты была со мной по своей воле. Хочу видеть тебя обнаженной, хочу смотреть на тебя и ласкать, хочу слышать твои стоны.
Она снова покраснела, и на этот раз так, что даже сияние магии вокруг нее слегка померкло.
— Я не могу ничего обещать, — сказала Лавиния.
— Мне не нужны твои обещания. Мне нужна ты.
Не дожидаясь ответа, он шагнул вперед. Сокращая расстояние, притягивая ее к себе врываясь поцелуем в мягкие, нежные и такие желанные губы.
Лавиния
Я не успела ничего сказать или даже сделать, когда губы обжег поцелуй. Глубокий и яростный, наполненный таким чувством, что сил его разорвать просто не было… пока Льер с глухим стоном не рухнул вниз.
Клятва! Демонова клятва, которую я заставила его принести.
Я упала на землю следом, вцепившись в его руку и судорожно пытаясь вспомнить, что полагается делать в таких ситуациях. Если бы я хоть что-то помнила, если бы меня хотя бы чему-то учили, помимо магии жизни, которой я даже толком не пользовалась, и которая в Аурихэйме вовсе превратилась во что-то странное…
Магия жизни!
Я потянулась за помощью к природе как раз в тот момент, когда он открыл глаза.
— Испугалась? — поинтересовался хрипло.
Бледность понемногу отступала с его лица, точно так же понемногу до меня доходил смысл его слов.
