– Хорошо, что ты здесь, – сказал голос более отчетливо. – Я ждала тебя.
– Зачем? – губы Зои не шевелятся, но звук ее собственного голоса такой звонкий, что даже эхо отзывается из глубин старого дома.
– Я нужна тебе. Я могу тебе дать то, что ты хочешь.
– Мне не нужна твоя власть, – отвечает Зоя, и эхо снова испуганно стонет по углам.
– Я знаю. И это правильно. Но я могу дать тебе кое-что другое.
– Другое?
– Я дам тебе покой.
Белые стены начинают плавиться в зыбкий туман. Зоя уже не лежит на досках пола – она качается в круглом прозрачном кресле, подвешенном прямо к небу. Шепот по углам сплетается в мелодию, в славную детскую колыбельную, в которой только гласные и ласка. Кресло покачивается над полом, и Зоя чувствует приближение блаженного легкого сна. Как давно она не спала так спокойно! В последнее время это был даже не сон, а серое тревожное забытье, в котором ее мозг продолжал обдумывать происходящее; дремота не давала отдохновения, разве что легкую передышку перед новым рывком. А теперь – вот оно, блаженство. Нет больше тревог и волнений, нет трудных решений, нет потерь и смертей. Есть только белая дымка и колыбельная. Зоя взлетает над рекой, синей и искрящейся, парит над нею, поднимается выше и выше и видит, что это не река, а синий змей, который кусает себя за хвост, – и мчатся волны в вечном круговороте. Покой! Разве она его не заслужила? Разве не заслужила отдыха от всей этой тяжести бытия, что навалилась на нее? Но вот она слышит «покой», и она слышит «покорность». И внутри, где-то в районе солнечного сплетения, сразу же разгорается буря. Нет, покорность не в ее характере! «Что вы морочите мне голову своим мнимым покоем, своим сладким сном без сновидений!» Она, может быть, и хотела покоя, вот только покой ли это?
– Нет, – говорит она, снова не размыкая губ. – Не нужен мне твой покой.
Стеклянный шар беззвучно лопается, Зоя закрывается руками, но осколки проходят сквозь нее.
– Зря ты отвергаешь меня. Я ведь не желаю тебе зла, – голос звучит миролюбиво. – Ты лучше многих и заслуживаешь большего.
– Например? – отзывается Зоя. Ее затылок уже немеет, но она продолжает лежать пластом на жестком полу.
– Например, любовь.
Зоя хочет быть спокойной, но вся подавляемая страсть и желания, что душили ее последние годы, вдруг обрушиваются на нее горячей волной. Она чувствует на плече чью-то руку и знает, кто это, даже не повернув головы.
– Я отдам тебе его, раз он так тебе дорог.
Никита улыбается, поднимает ее на руки и несет куда-то вглубь дома, темными анфиладами комнат. Пляшут по углам отблески свечей, темные тени разбегаются от них, как кошки. Зоя прижимается к его груди и слышит, как бьется сердце.
– Ты правда жив? – спрашивает она.
– Конечно, – он улыбается, и Зоя вспоминает ту улыбку, с которой он смотрел на ее руку с занесенным над ним ножом.
– Куда мы идем? – в тревоге спрашивает она.
– Не бойся! Это прекрасное место. Там мы сможем быть вдвоем. Всегда.
– Отпусти, – требует Зоя. – Я хочу пойти сама.
Он осторожно ставит ее на пол и смотрит снизу вверх всё с той же ласковой улыбкой. Зоя хочет заглянуть ему в глаза, но ей никак не удается поймать его взгляд, хотя он и не пытается отвернуться. Она берет его лицо в ладони и только тогда видит его глаза. Нет больше хитрых кошачьих искр. Есть пустые равнодушные дыры, послушно воспринимающие любой сигнал. Перед ней не сам Никита – лишь призрак, и в нем нет души…
– Это не любовь, – говорит Зоя. – Ты меня не обманешь.
Призрак Никиты растворяется в полумраке, всё с той же улыбкой на губах. Зоя смотрит на то, как он исчезает, почти равнодушно.
– Ты ведь понимаешь, что всё дело не в нем, а в самой тебе, – не унимается голос. – Ты не можешь себе позволить простые человеческие чувства и проецируешь свою внутреннюю дисгармонию на весь мир вокруг.
– О, как ты заговорила! И, конечно же, ты можешь подарить мне эту гармонию, которой мне так не хватает!
– Гармония – лишь временное состояние. Невозможно всё время балансировать на лезвии, неизбежно будешь заваливаться либо в ту, либо в другую сторону. Я могу дать тебе что-то более постоянное.
– Что же?
– Я дам тебе мир. Мир внутри и мир снаружи.
Зоя протягивает руку, и мама берет ее ладонь в свою. Они бредут солнечными кипарисовыми аллеями, такие нежные в своих легких белых платьях. Мама смотрит на Зою, и глаза у нее не пустые, как у Никиты. Они светятся любовью и лаской, и тут же радостное пение наполняет Зоино сердце. Она прижимается к маме и замирает в маминых объятиях. Она чувствует ее тепло, чувствует ее запах, узнает звук ее голоса.
– Теперь всё будет, как раньше. Только ты и я, и никого больше. Ты ведь помнишь, как нам было хорошо?
Зоя помнит. Мама перебирает ее волосы и заплетает ей красивую косу, как венок вокруг головы. «Какие у тебя красивые косы, доченька! Тяжелые, как змеи». Мама снова и снова расчесывает ее волосы, снова и снова заплетает косы, пока Зоя млеет в блаженном беспамятстве.
Она обстригла их. В седьмом классе. Портновскими ножницами. Повесила обрубок косы на дверь маминой спальни и ушла ночевать к подруге. Три дня дома не появлялась. Это Зоя помнит тоже. Нет, уже не будет как раньше, уже не будет единого существа «мамадочь». Теперь есть мама и есть дочь, и нужно учиться жить в новом мире.
Зоя отстраняется. Мамина улыбка блекнет. Ее лицо плывет и рябит, как отражение в воде, и за ласковым маминым взглядом проскальзывает холодная отстраненность Киры Роговец.
– Нет, – говорит Зоя. – Это не мир. Все, что ты мне предлагаешь, – лишь один обман. Не нужно мне от тебя ничего.
Кирпичные стены сбрасывают свое белое покрывало. Туманный мерцающий кокон еще кружится вокруг Зои водоворотом, но через секунду пропадает и он. Над ней снова нависают мрачные стены и ночное лиловое небо. Уже успело стемнеть. Зоя садится и обхватывает гудящую от боли голову. Реальность затапливает ее хрупкое убежище, как поток воды.
– Костер, – бормочет Зоя. – Костер.
Она поднимает голову и замечает тонкую, хрупкую березку, неведомо как выросшую на остатках крыши. Живучая.
– «Лишь то, что выросло не из земли, над ними властно», – вдруг произносит она. Зоя не знает, откуда эти слова в ее голове, где она их слышала или читала. Она смотрит на березку, венчающую руины.
Вскарабкаться туда оказалось совсем не просто. Часть одной стены уже рухнула, а та, что осталась стоять, образовала неровные выступы. Зоя ободрала пальцы в кровь, пока взбиралась по ней, каждую секунду рискуя упасть вниз, во тьму. Когда она уже достигла вершины и неуверенно выпрямляла дрожащие колени, на нее обрушился штормовой ветер. Пыль и мусор забивались в глаза, сорванная листва кружилась безумным вихрем, но Зоя делала шаг. И еще шаг. Боком, по шажочку, она пробиралась к цели.
