– «Шато Нарко» урожая 2024 года, – объявляет министр. – Ваше любимое вино, если я не ошибаюсь?
– Это отмечено в моем досье? – хмурится он.
– Я не упускаю ни одной детали, касающейся мужчин, которые мне нравятся, – отвечает она нежно. – Но вы вправе меня удивить.
– Я бросил пить.
– Знаю. А зачем? Это ничего не изменит в вашем досье. Вы не сможете подняться с социального дна, учитывая ваше прошлое. Вам не светит ни продвижение по службе, ни рост зарплаты, ни пенсия.
Он напрягается, его лицо каменеет.
– Просто я думаю о жене и сыне, вот и все. И больше не хочу, чтобы они терпели меня пьяного.
– Как угодно. Но если вашему нёбу отказано в удовольствии, остается запах. Вдохните хотя бы этот аромат.
Слуга наполняет бокал Робера Дримма на треть. Тот подносит его к лицу и, закрыв глаза, вдыхает запах.
– Действительно великолепно, – говорит он. – Жаль.
И ставит бокал на стол. Слуга наливает вина министру.
– Расскажите о вашем сыне, Робер.
Вздрогнув, он открывает глаза. Лили мягко кладет руку на его ладонь. Робер молчит.
– Томас – чудесный мальчик, – подбадривает она. – И очень похож на вас. Не столько внешне, сколько характером. Какая досада, что его мать вечно встревает между вами… Было бы здорово превратить ее в дерево, правда? Какое ей ближе всего?
Он улыбается, смущенно пожимая плечами.
Лили продолжает:
– Наверное, бревно. Шутка. Я вовсе не желаю ей зла. Но печально, что она всеми силами мешает вам с сыном быть вместе…
– У нее ничего не получится, – уверенно возражает Робер.
– Ошибаетесь. Родительские права принадлежат ей, а не курильщику и алкоголику, даже если он бросил пить и только иногда тайком покуривает. Так уж устроено общество, Робер. Вы всегда будете изгоем, неудачником, жертвой. Если только я не возьму вас под свою защиту. Но это надо заслужить.
Она подает знак официантам снять крышки с подноса. На тарелках лежит зеленоватая масса.
– Пюре из листьев лавра, – поясняет Лили. – Сейчас это самое опасное в мире угощение. Не станете рисковать? Или сможете его обезвредить?
Подперев руками подбородок и пристально глядя на тарелку, Робер произносит медленно и торжественно:
– Дух нимфы Дафны! Спасаясь от преследований бога Аполлона, ты превратилась в лавровое дерево. Заклинаю тебя: примири свою природу с нашей смертной плотью. Вспомни, как милосердный Аполлон, признав свое поражение, сделал тебя символом победы. Будь же достойна лаврового венка, коим коронуют военачальников, и стань съедобной.
Он берет вилку и медленно опускает в зеленое пюре. По знаку Лили Ноктис официант убирает тарелки.
– Не будем подвергать себя бессмысленному риску, – улыбается она. – Я слишком нуждаюсь в вас, чтобы так быстро потерять.
Он бледнеет, берет свой бокал и подносит к носу. Делает несколько вдохов, затем замечает:
– Вы говорили о трех испытаниях, госпожа министр. Это было первое?
– Именно так.
Она приказывает официантам выйти, вынимает из своей черной бисерной сумочки старый заржавленный ключ и кладет перед гостем.
– Второе испытание – забыть на время обо всех, кроме меня, а третье – догадаться, что открывает этот ключ.
Повисает напряженная пауза. Изображение перед моими глазами мутнеет и дрожит.
– То, что я вам сейчас сказала, не всем бы понравилось, – тихо произносит она, подняв глаза вверх, туда, где находится мое сознание.
– Это ключ от ворот? – спрашивает он, умалчивая о втором испытании.
– Не надо торопиться, – советует она, вставая.
Она подходит к нему в своих черепаховых лодочках на высоких каблуках и берет за руки. Он встает к ней лицом к лицу. Их разделяет три сантиметра, и ее грудь касается его груди.
– Если бы ваш сын был здесь, что бы вы сделали, Робер?
– Не понимаю вопроса, госпожа министр.
– Думаю, что, несмотря на юный возраст, он влюблен в меня. Нельзя смеяться над чувствами подростка. Мы должны быть разумными, господин Дримм.
Она отступает.
– Или очень осторожными, – бормочет он, делая шаг вперед и снова сокращая дистанцию между ними.
Она обвивает его руками.
– Я не буду против, если вы проявите инициативу. К тому же если сознание вашего сына и забредет сюда, пока он спит, то, проснувшись, он забудет все, что видел. Правда?
– Это было бы весьма желательно. – Робер обнимает ее за талию.
Она уклоняется от поцелуя, откидывая голову:
– Если бы он нас сейчас слышал, что бы вы ему сказали?
– Не знаю, а вы?
– Спокойной ночи, – отвечает она, глядя на люстру.
Потом Лили щелкает пальцами, и свет гаснет.
Пятница
Люди-мутанты
11
Из сна меня вырывает жжение в левой руке. В луче солнца, проникшем через чердачное окно, я вижу, как горит на коже телефонный номер, нацарапанный Лили Ноктис. Я снова закрываю глаза. Какое-то тягостное чувство не дает мне встать, словно я не сделал что-то очень важное во сне, словно я должен был что-то предотвратить… Обычно, проснувшись, я не помню своих кошмаров, но сейчас у меня ощущение, что снился мне отец, который был в страшной опасности и не подозревал об этом. Но больше всего меня тревожит то, что при этом он выглядел счастливым. Я пытаюсь снова заснуть, чтобы мое сознание вступило с ним в контакт, но тягостное чувство только усиливается. Будто кошмар продолжается и без моего участия. Будто мне отказано в доступе.
Бороться бесполезно. Я снова открываю глаза и с удивлением замечаю, что вижу привычные предметы не так, как обычно. И тут я разом все вспоминаю. Я лежу на пляжном матрасе, а рядом на моей кровати спит Дженнифер, которая вчера поблагодарила меня за галантность и быстренько там устроилась, пока я надувал для нее спальное место.
Впервые в моей комнате ночует девушка. Я должен испытывать гордость, волнение – все-таки важное событие для моего становления как мужчины. Но чувствую только неловкость. Двойную неловкость. Хорошенькая вертихвостка, которой Дженнифер так быстро стала, не может вытеснить из моей памяти неуклюжую толстушку, которой она была еще три дня назад. И у меня в голове одна Дженнифер словно накладывается на другую, хотя я знаю, что прежняя уже не вернется. Такое чувство, будто я поменял надежного друга на непредсказуемую подружку, с которой вообще-то не знаю, как себя вести.
Не надо было позволять ей ночевать у меня. К счастью, я сразу провалился в сон, пока она болтала, лежа в моей кровати. Уж не из-за ее ли присутствия мне приснился кошмар? Сейчас не осталось ничего, кроме неясного тягостного чувства, в котором я виню Дженнифер.
