Отец с гордостью указывает на нечто похожее на гигантскую слоновью ногу, полую внутри, не меньше тридцати метров в окружности и вдвое больше в вышину. Это дерево господствует над соседями, давя их кроны своими могучими ветвями.
– Вот он! Тот самый тис! Полное слияние – это он!
Он переводит дух, пока я с восхищением смотрю на темно-зеленую крону и гроздья красных семян.
– На самом деле это два дерева – мужское и женское, которые полностью срослись. Им не меньше двух тысяч лет. И у них одно на двоих имя: Райский тис. В память о земном райском саде, созданном Богом для Адама и Евы. Иди со мной и ничего не бойся.
Отец подталкивает меня внутрь, в центральную полость, где легко поместилось бы человек пятьдесят. Он рассказывает историю этих двух деревьев, которые, возрастая, на протяжении веков сближались друг с другом, постепенно становясь полыми внутри. Они срослись корой и растворили все, что их разделяло, войдя друг в друга и образовав единый ствол, внутреннее пространство которого стало святилищем древних богов.
Прерывающимся голосом отец перечисляет все, чем служила эта живая пещера в прошлом: друидическим алтарем, христианским храмом, синагогой, мечетью, укрытием чернокнижников… Здесь находят кости, предметы из камня, полусгнившие деревянные фигурки, позеленевшие металлические украшения, изъеденные ржавчиной и влажным перегноем, – все эти древние религиозные атрибуты, давно истлевшие и питающие корни растений.
– Ты уже был здесь, пап?
– Только читал об этом месте в книге. В «Разуме деревьев», великолепной энциклопедии ХХ века. Мне не удалось сохранить ни единого экземпляра: ее сочли слишком опасной.
Он бережно гладит наросты двойного тиса, где еще видны многочисленные следы от гвоздей.
– Я так много думал о нем… Это священный союз Инь и Ян, женского и мужского начала, которые, не потеряв своих различий, образуют Целое…
Отец оборачивается и прислоняется к стволу, лицом к солнечному лучу, играющему с листвой в высокой кроне над нашими головами.
– Ну а тебе, Томас? Что говорит тебе этот тис?
Он произносит эту фразу слишком непринужденно, и потому она звучит фальшиво. Я молчу. Уж не намек ли это на видения, которые посылал мне дуб с картины Бренды? Но откуда отец может знать об этом?
– Старайся уловить мысленные образы, – настаивает он. – Скажи ему, что он представитель своего рода, а ты – представитель рода человеческого. Объясни ему ваши роли. Погрузись в его память. Спроси, чего он ждет от нас.
Я киваю. Отказ вызвал бы подозрение. В конце концов, может, отца просто впечатлило то, как я сумел проникнуть в устройство доступа на воротах. И он думает, что если я прошел через электронную систему, то могу пройти также и через систему сокодвижения. Мне надо всего лишь попытаться. Если даже я что-нибудь уловлю, то всегда смогу сказать, что ничего не слышал, сохранить тайну.
Я прикладываю ладони к стволу и закрываю глаза. Стараюсь мысленно проникнуть в молекулы дерева и передать ему свое сообщение. Я уже проделывал нечто подобное – с жировыми клетками, моими и Дженнифер.
– Что-нибудь слышишь?
– Нет, папа.
И это чистая правда. Я напрасно мучаю свой мозг.
– Но ты уже установил с ним связь?
От его слов меня опять охватывает тревога. Я опускаю руки и с равнодушным видом прячу их в карманы. Как бы мне хотелось показать отцу, на что я способен! Но если я пущусь в откровенность, то не смогу остановиться. И если он узнает, что это я разрушил Аннигиляционный экран и несу ответственность за войну с деревьями… Сейчас он слишком уязвим. Резкий отказ от алкоголя совсем выбил его из колеи, поэтому пока не стоит сообщать ему, что он отец террориста.
Внезапно мне приходит в голову новая мысль. Она многое объясняет. Однако от этого моя тревога только усиливается. А что, если отца вызвали на заседание правительства не ради его знаний, а из-за меня? Вчера вечером в квартире Бренды, когда Оливье Нокс потребовал, чтобы я вступил в контакт со Священным деревом, я ускользнул. И поэтому, больше не пытаясь воздействовать на меня впрямую, они использовали в качестве посредника моего отца.
«Сходите на переговоры с Заветным лесом и захватите сына – ваш мальчик очень восприимчив».
– Ты в порядке, Томас? У тебя странный вид.
– Нет-нет, все нормально.
Пусть останется в неведении относительно своей истинной роли. Он так воодушевлен сейчас. Ему будет нелегко узнать правду. Узнать, что востребованы не его знания, а его сын.
– Ты точно не чувствуешь связи с этим деревом?
– Совершенно.
Отец разочарованно кивает и треплет меня по голове в знак того, что не сердится.
– А тебе, папа, оно что-нибудь рассказывает?
Он огорченно вздыхает.
– Ничего. Я только вспоминаю, что читал о нем. Видишь, в конечном счете от интеллекта и культуры пользы столько же, сколько и от глупости. Я имею в виду, мы потеряли чувствительность, Томас. Шестое чувство. В молчании мы слышим только собственные мысли. Даже у божьей коровки оно развито сильнее, чем у нас…
Я рад, что отец немного отвлекся и сменил тему.
– Когда росток тыквы чувствует, что его поедает божья коровка, он выделяет ядовитое вещество и посылает сигнал другим росткам на расстояние до шести метров. Долгое время было непонятно, почему божья коровка съедает только треть от каждого растения, причем через каждые шесть с половиной метров. Благодаря ей была обнаружена телепатическая связь между насекомым и растением… А где в это время находится Человек? У компьютера, игрового автомата или перед зеркалом! Природа без устали посылает ему информацию, но он глух! Знаешь, иногда я чувствую, что мне осточертело быть человеком. И если бы я не был влюблен…
Он осекается и умолкает. Я не верю своим ушам. Влюблен, это он-то? Вот так новость! Мать будет, конечно, счастлива. Если только… Ко мне возвращается невнятное тягостное чувство, которое я испытал утром.
– Ладно, – говорит отец со смущенной улыбкой, опираясь на мое плечо. – В любом случае, я не мог бы до бесконечности это скрывать. И потом, с кем я могу поделиться самым сокровенным, как не с тобой?
Я молча киваю, благодаря за доверие.
Он набирает воздуха и признается, глядя на мои кроссовки:
– Я встретил одного человека…
– А-а-а.
– Ты, конечно, знаешь, что между мной и твоей матерью с самого твоего рождения уже не было особых чувств… Нет, ты тут ни при чем, отношения испортились гораздо раньше… И твое рождение… не помогло. Я имею в виду расходы, заботы… В общем, ты понимаешь…
Я киваю, но мне становится не по себе. Хочется провалиться сквозь землю.
– Ты знаешь, как это происходит: в день свадьбы мы оформили на тебя заявление и стали ждать очереди. А потом со всеми этими сроками оплодотворения, неудачами, счетами, которые нам выставляли каждый раз… Когда же ты родился, мы были рады, конечно, но все, что этому предшествовало… Короче, – перебивает он сам себя, – я встретил одного человека.
