Немного подождав, я спрашиваю:
– Что он пишет?
Вдова складывает листки.
– Не знаю. Он сам с трудом понимал свой почерк. Попробую разобрать с лупой. Так будет лучше.
Засунув листки в карман фартука, она возвращается к кастрюле с картофельными очистками, за которой по-прежнему присматривает медведь.
– Это поможет мне чем-то себя занять, – заключает она, с нежностью глядя на своего плюшевого любимца.
26
Вопреки ожиданиям, Оливье Нокс на все соглашается. Он только добавляет:
– На ваш страх и риск. В сущности, это ваши личные дела со Священным деревом. Возможно, вы будете в большей безопасности, если предстанете перед ним без оружия и без охраны. В любом случае у вас будет радиосвязь.
– А спасательное оборудование?
– На борту все есть. Степень зараженности покажут детекторы. Но по информации самолетов-разведчиков, летающих над Христианией, опасности больше нет.
– Объясните, – просит Бренда.
– Вы можете дышать без опаски. Когда растениям некого убивать, они перестают передавать вирус. По прошествии пятидесяти лет выбросы пыльцы и распространяемые деревьями радиоволны адаптировались к новой среде. Это закон эволюции, ничего нового: природа устраняет функции, которые стали бесполезными. Вы готовы? Вот ваш план полета.
На парадном въезде, рядом с вертолетом министра, мы видим военный вертолет цвета хаки – большего размера и оснащенный боевыми орудиями.
– «Бритва-12» на арахисовом топливе! – радуется Бренда. – Восемьсот лошадиных сил, десять часов автономной работы, глушитель радиолокаторов, спусковая установка боеголовок и механизм отклонения ракет! Томас, я тебя обожаю!
Я бы предпочел, чтобы она обожала меня за что-нибудь другое, более личное. И я снова задаюсь вопросом: кто передо мной – Бренда или Пиктон, тайно пробравшийся на борт?
Но во время полета мои сомнения быстро рассеиваются. Конечно, это она: в темных очках и бейсболке, надвинутой на ухо, с ее манерой жевать жвачку, не закрывая рта. Стараясь перекрыть шум мотора, она продолжает делиться воспоминаниями, полными горечи и ненависти. Наконец-то у нас есть время, чтобы поговорить. Пусть даже только для того, чтобы пожаловаться друг другу.
Она рассказывает мне о приюте, о приемных семьях, об уроках бокса, которые она брала, чтобы давать отпор приемным отцам, о решении пойти в армию, чтобы получить льготу на оплату медицинского образования. Рассказывает о своих бывших: о разочарованиях, изменах, о том, как оказалась на дне пропасти. После врача она встретила художника, тоже Женатика и еще большего Умника. Потом на показе мод – фотографа, типичного Маразматика. Этот был слишком глуп, чтобы надолго разбить ей сердце, зато она оставила себе на память его записную книжку с рабочими контактами. Так Бренде удалось получить вторую профессию – топ-модели крупных планов. Ее ноги, руки, грудь снимали для рекламных роликов. Но и здесь она считает себя такой же неудачницей, как во врачебной карьере. Зато каждый несчастный роман дал ей полезный урок.
Я рассказываю Бренде о своем детстве. Об алкоголизме отца и холодности матери, о запретной культуре, которой он исподволь пичкал меня, а она пыталась от этого «лечить», чтобы я мог интегрироваться в общество. Упоминаю с деланым равнодушием о том, как тяжело отбиваться от влюбленной Дженнифер. Потом рассказываю о Заветном лесе, о сцене из прошлого, свидетелем которой случайно стал внутри Райского тиса, и заканчиваю историей об отце и Лили Ноктис. Я осторожно намекаю Бренде, что был потрясен, узнав об их связи. Так я надеюсь вызвать у нее ревность, но она гораздо больше интересуется чувствами моего отца.
– На самом деле, Томас, мужчинам нужно, чтобы их волновали, а не успокаивали. Они восстанавливают силы с бесхитростными девчонками, а потом идут к тем, кто лишает их покоя, вот и все.
– Мужчины бывают разными, – замечаю я скромно.
Бренда просит рассказать, какими словами отец говорил о своей любви с первого взгляда. Я отвечаю что-то в пошловато-поэтическом духе, торопясь сменить тему. Не хватало еще, чтобы она тоже запала на интеллектуала, разговаривающего с деревьями!
Мечтательно погладив пулемет рядом с приборной панелью, Бренда улыбается:
– Хотела бы я внушить кому-нибудь такую любовь…
Я еле сдерживаюсь, чтобы не ответить: «Так и будет, когда я вырасту. Если только мы выйдем из этого приключения живыми».
Вместо этого я рассказываю, как отменил программу, превращавшую Дженнифер в растение. Но Бренда уже не слушает. Наверное, решила, что я вешаю ей лапшу на уши, как Умник. Что просто пускаю пыль в глаза. Чтобы она приняла меня всерьез, я начинаю подробно описывать команды, которыми отменил программу, и вижу, что она слушает с интересом.
Потом мы замолкаем, потому что приближаемся к государственной границе. Километры сгоревшего леса, брошенные танки, горы трупов… Я закрываю глаза. И по-моему, она тоже, потому что вертолет вдруг начинает падать. Бренда выравнивает курс и извиняется.
– Командный пункт – Пепельной Пуме, – раздается сквозь треск голос по рации. – У вас проблемы?
Одним движением Бренда вырывает кабель из гнезда и швыряет его в окно. Ошарашенный этой выходкой, я спрашиваю, что на нее нашло.
– Не верю я им. Армия научила меня одному, Томас.
Не дождавшись объяснения, я спрашиваю, чему именно.
– Никому не доверять.
Помолчав, она добавляет:
– Мы должны выполнить задание, ты и я. А потом выберем направление, не предусмотренное планом полета.
– Почему?
– Потому что я не хочу, чтобы меня арестовали, когда мы приземлимся в Нордвиле. У нас есть вертолет. Я им воспользуюсь. В гуманитарных лагерях на Востоке у меня осталось несколько друзей, они помогут мне укрыться. К тому же там пустыня. Сменю обстановку.
Я бормочу:
– А как же я?
Сдвинув очки на кончик носа, она смотрит мне в глаза:
– Ты? Ты мой заложник. Они видят в тебе нечто вроде флешки с записями Пиктона, ты им слишком дорог. Это отобьет у них охоту бомбить нас.
Глядя на мой потерянный вид, она смягчается и весело тычет меня локтем в бок:
– Ты мой заложник, но остаешься моим другом. Идет?
– Идет, – бормочу я, мысленно поклявшись, что если я выберусь из этой истории живым, то больше никогда не буду иметь дела с женщинами.
Тут Бренда очень крепко сжимает мою руку. Но это пожатие предназначается не мне – заложнику и другу. Оно означает, что мы пересекли непреодолимый ранее рубеж, где до утра среды находился Аннигиляционный экран. Не считая военных самолетов-разведчиков, мы, наверное, оказались первыми, кому позволили на свой страх и риск проникнуть на секретную территорию планеты. Ту, которую изъяли из школьных атласов пятьдесят лет назад. Ту, на которой, по официальным сведениям, человечество вымерло.
