Первые десять минут полета мы не замечаем никакой разницы. Такой же лес, как у нас. Правда, более густой и дикий, но все-таки лес, знакомая картина.
Все меняется, когда мы приближаемся к тому, что раньше было городом.
27
Это самый прекрасный пейзаж из всех, что я видел в своей жизни, и в нем нет места человеку. Лес захватил город, затопил, переварил. Деревья, проросшие в зданиях, своими ветками выбили окна. Плющ, дикий виноград, жимолость и глициния облепили стены. Мостовые заросли мхом и растрескались, пробитые мощными корнями. Улицы потеряли очертания и растворились в джунглях. Заржавленные автомобили оказались погребены под толстым слоем листвы.
Мы летим очень низко над землей, сверяясь с полетным планом. Летим над городом-призраком, который называется Репентанс. Единственное воспоминание о людях – это почти стертые улыбающиеся лица на стеклянных рекламных баннерах, покрытых звездообразными трещинами. Нигде не видно трупов или скелетов.
Птицы, в основном чайки и вороны, кажутся единственными живыми существами. Остальных птиц они, видимо, вытеснили.
Мы начинаем медленно кружить над автозаправкой, найденной с помощью спутника. В отличие от других деревьев, на ветках огромного дуба, унизанных покрышками, как на картине Бренды, нет ни одной птицы. Его листва совершенно неподвижна, пока ее не касается воздушная волна от вертолета.
Я спрашиваю, стараясь не терять чувства реальности:
– Это люди повесили на дуб шины?
– Скорее всего, ветви проросли через груду покрышек. Думаю, это произошло уже после исчезновения людей. Иначе заправщик спилил бы их. Вообще, мне кажется…
Вертолет поворачивает к самому низкому зданию в квартале и приземляется на крышу, засыпанную щебнем и поросшую пожелтевшей травой. Едва Бренда выключает двигатель, воздух наполняется жужжанием. Пчелы. Миллионы пчел опыляют растения, собирают нектар и делают мед, который больше некому есть.
Мы смотрим друг на друга, чувствуя себя лишними в этом мире. Наши пальцы сплетаются, словно каждый из нас хочет удостовериться в собственном существовании.
Убедившись, что детекторы показывают достаточное содержание кислорода в воздухе, мы решаемся выйти из вертолета. Бренда достает из рюкзака горшок с желудем. Другого оружия у нас нет, но мы не собираемся оставаться здесь на ночь. Посадим желудь, прочитаем молитву и улетим.
До сих пор я думал, что в мире без химических выбросов и мусорных свалок воздух чист и свеж. Но здесь он тяжелый, давящий и даже немного едкий.
Стоя на краю крыши, мы видим натянутую бельевую веревку, на которой остались только прищепки, и приоткрытую железную дверь. Мы спускаемся по деревянной лестнице, покрытой грибами, свежими ростками и мхом.
Дойдя до поросшей высокими травами лощины, которая когда-то была улицей, мы определяем свое местонахождение и идем к автозаправке. На нашем пути приземляются чайки, вороны и настороженно наблюдают за нами. За пятьдесят лет отсутствия человек потерял свою власть над птицами – они перестали его бояться. Кто мы теперь для этих стервятников, которые взяли на себя роль мусорщиков? Ходячие трупы?
– Ты в порядке, Томас?
– Да, а ты?
Нам нужно слышать наши голоса. Пометить территорию в этой тишине, где слышны только шелест листвы и гудение пчел.
– Бренда, почему здесь нет скелетов?
– Думаю, люди заперлись в домах, когда воздух стал ядовитым. Смотри: все жалюзи опущены и ставни закрыты.
Мы подбираем с земли палки и пробираемся к автозаправке, отклоняя по пути колючие ветки ежевики.
– Можно? – спрашивает Бренда у ежевичного куста.
Она срывает две ягоды и одну протягивает мне. Удивительно, как быстро мы привыкаем к новому! Всего несколько минут мы находимся в этом обезлюдевшем новом мире, а уже ведем себя как вежливые чужестранцы, пытающиеся адаптироваться в незнакомой обстановке. Мы смотрим под ноги, чтобы помять как можно меньше травы, здороваемся с цветами и извиняемся перед ветками, раздвигая их. В точности как делал мой отец в Заветном лесу.
– Ты чувствуешь враждебность растений, Томас?
Я отвечаю, что нет. У меня даже возникло ощущение, будто нас здесь знают. Словно мы уже бывали здесь и оставили по себе хорошие воспоминания. Бренда представила себе эту сцену в голове и перенесла ее на холст, а я представил себя внутри картины, потому что она меня заворожила. Любопытно, что агрессии, которую я в ней тогда увидел, нет и в помине. Я спокойно заглядываю в отверстие водосточной трубы, откуда на меня бросилась лиана, чтобы утащить под землю на съедение корням. Может, я избавился от страха? Или смог его обуздать?
Мы останавливаемся у входа на автозаправку, где огромный дуб, точно как на картине Бренды, раскинул свою тень над насосами, вырванными из автоматов, и над остовами автомобилей, наполовину ушедшими в землю.
– Я его таким и нарисовала, один в один, – тихо говорит она.
Я улыбаюсь, услышав эти слова. Это говорит гордость художника, одержавшего победу. Бренда добавляет:
– Выглядит он неплохо.
– Не только выглядит, Бренда. Нокс врал или ошибался. А я сделал вид, что поверил.
– Не поняла.
– Не знаю, почему он так настаивал, чтобы я пошел к этому дереву. И чтобы считал его врагом. Он или заблуждается, или пытается меня обмануть, или же им манипулирует сестра. На самом деле этот дуб – наш главный союзник.
Пересказав то, что говорил мне отец вчера по телефону, я раскрываю ей тайну, которую хранил в течение всего полета: истинную историю Священного дерева. С незапамятных времен древний дуб при каждом своем возрождении очищает и обеззараживает человеческую жестокость и глупость, обращая их в энергию любви и прощения. Вот почему ему всегда приносились искупительные жертвы, на нем вешали преступников, перед ним на кострах сжигали ведьм. Он все принимает. Он утешает невинно пострадавших, очищает виновных – он берет вину на себя. Поэтому он и внушил Бренде свой образ. Чтобы созданное ею произведение искусства распространило в нашем прогнившем мире послание любви и привело нас сюда.
Я ждал, что она изумится, но она ответила разочарованно и нетерпеливо:
– Но нам-то что теперь делать? Если главный военачальник не он, то зачем тогда сажать под ним желудь мира?
– Это нужно для душевного покоя.
– Чьего покоя?
– Бориса Вигора.
Она смотрит на меня с открытым ртом.
– Постой, мы подверглись опасности и проделали такой путь только для того, чтобы доставить удовольствие этому болвану?
– Чтобы освободить его от мук совести. Тогда от Вигора будет больше пользы. Я говорил тебе, что это дерево обращает души, оно умножает любовь. Для того мы и прилетели сюда, объединив наши силы. Любовь Бориса к его дочери, моя любовь к тебе, твоя любовь к предметам, которые ты рисуешь…
