Змеедуха он не призывал – тот набирался сил в потоках первородной стихии, лишь иногда мелькая сверху, словно интересуясь, не нужна ли сейчас его помощь. Но текущие задачи были слишком мелкими, так что огромный помощник отгуливал заслуженные выходные.
В фортах командующий Майлз распределял берманов и эмиратцев по гарнизонам и срочно формировал наступательную армию. А Люк был так занят, что даже покурить не успевал. Он ловил насекомых. Убивал. Прикрывал своих бойцов. Снова гнался над лесом за группой охонгов, крушил клювом броню тха-охонга или несся за очередной стрекозой. Пару раз его обстреляли из гранатометов – хорошо, что не попали, – и пусть спрятавшихся иномирян быстро нашли и уничтожили, это означало, что могут быть и другие засады.
Враг отступал быстро, очень организованно и умно, разоряя хранилища с продуктами и оружием, отступал, чтобы иметь время снова накопить силы и ударить, – и делал все, чтобы дармонширцы увязли на освобождаемых территориях.
Отрываться от фортов, оттесняя иномирян к столице, было рискованно: одно дело опираться на двадцать крепостей и двести километров стены шириной в пять метров, и другое – идти вперед, надеясь только на силу оружия и умения Люка. Но оставлять врагов вблизи Дармоншира было еще опаснее: если накопят достаточно сил, то оборону снесут одним ударом. А быстрое наступление дармонширцев не даст иномирянам возможности опомниться, не даст времени для маневра – и, возможно, удастся отсрочить их удар до того, как на помощь придут рудложские соединения. Конечно, если Рудлог разобьет армии, рвущиеся по его территории к побережью и столице.
Телефонная связь на захваченных территориях не работала, но у Люка все равно не было времени на разговоры. Он и оборачивался-то за это время раза три – в основном чтобы вспомнить, каково это – иметь две ноги. Утешало, что с Берни все в порядке и женщины должны уже быть в Песках. Хоть за них можно теперь не беспокоиться. А выздоровеет братец – Люк и его отправит в Пески, даже если придется связать.
Вечером второго дня, когда пасть уже сводило от вкуса муравьиной кислоты и даже змеиного здоровья не хватало охотиться дальше, он предусмотрительно вернулся в Третий форт, чтобы отоспаться на койке, как человек, а не как краб в песке или куда он там упадет. Уставший до гула в голове и слезящихся глаз, он прямо в одежде рухнул на кровать и заснул, не покурив и не посмотрев на телефон.
Проснулся он ранним утром от звонка, поморщился от все еще ощущаемой во рту кислятины и потянулся за телефоном. Голова была свежей – слава богам, удалось выспаться. Понять бы еще, долго ли он спал.
Звонил Леймин.
– Ваша светлость, – ворчливо проговорил старый безопасник, как только Люк нажал на «ответить», – слава богам, вы вышли на связь!
– Скучали по мне, Жак? – осведомился Люк, сунув сигарету в рот и хлопая по тумбочке в поисках зажигалки.
– Госпожа герцогиня вернулась в Вейн, – отчитался Леймин. – Вместе с леди Шарлоттой и леди Маргаретой. В тот же день, когда вы разгромили иномирян, ваша светлость… это вы там шипите?
Дармоншир закрыл глаза, замолкая и останавливая вспышку раздражения. Во рту на мгновение пробились клыки. И как он это не предусмотрел и не проверил? И кто сказал им – несмотря на запрет!
– Нет, это связь плохая. Секунду, Жак, – попросил он. Включил ночник, не торопясь взял зажигалку, прикурив, глубоко вдохнул дым и выпустил его. Стало чуть-чуть полегче. – Признаться, я немного потерялся во времени. Какой сегодня день?
– Восьмое апреля, милорд.
Люк снова затянулся. Значит, спал он всего ночь. Это хорошо.
– Слушаю вас дальше. Надеюсь, это единственная новость, которая должна меня расстроить.
– Не могу вас порадовать, – буркнул Леймин. – Вчера около десяти вечера на замок напала стая нежити. Девять убитых, больше двадцати раненых. Так получилось, что госпожа герцогиня была на улице в этот момент.
Сердце дернулось и замерло.
– Она жива? – сипло спросил Люк.
– Жива! – резко ответил старик. – Спит сейчас. И, если бы не она, ваша светлость, нам бы пришлось туго… Но все же послушайте старика, отправьте и ее, и вашу матушку с сестрой подальше, милорд! Не место им здесь!
Люк курил сигарету за сигаретой, слушая рассказ о том, как его Марина жгла нежить, и очень старался успокоиться. Не получалось. А дослушав и попрощавшись с Леймином, спешно умылся и, не переодевшись и не позавтракав, отправился к Майлзу – предупредить, что улетает в Вейн.
– Вы только не пропадайте снова, ваша светлость, – сухо попросил его командующий. – Вечером вы мне нужны. Совещание перед наступлением.
– Не пропаду, полковник, – пообещал Люк, уже нетерпеливо ласкающий пальцами едва заметные потоки воздуха в кабинете Майлза. – К вечеру я буду здесь. Нужно решить семейные проблемы.
До замка было несколько минут лету, и он несся над облаками в темном небе, готовый ворваться к Марине в окно, схватить в охапку и самому унести в Пески. Но рядом с ним опять скользнули темные тени источающих холод змеептиц; Люк дернулся в сторону, агрессивно зашипев, щелкнул клювом – и тени рассыпались черным дымком.
Эти существа его беспокоили, и он пообещал себе спросить у Тиверса, кто это такие. И что с ними делать.
Происшествие, ветер и холод остудили голову, и мысли потекли разумные, взвешенные, и сам он полетел медленнее, наслаждаясь тем, что можно просто поскользить по мягким потокам ветров, ни за кем не гонясь и ни от кого не убегая.
Не надо врываться к Марине. Жена ведь спит, он может ее испугать, а она и так наверняка напугана и измотана… а еще Люк вдруг понял, как он соскучился. До безумия.
До дрожи. Он тоскливо заклекотал и дугой нырнул ниже, прошивая теплый поток с моря, несущий привкус цветущих садов острова Иппоталии, затем снова взмыл вверх. Марина была так тепла к нему последние недели, и оказалось, что больше всего сейчас он хочет ее увидеть. Прикоснуться, обнять, почувствовать вкус ее губ и кожи… и еще подарить ей те самые сапфиры, да…
Снова представились драгоценные камни на светлой коже, и возбуждение, как всегда сопровождающее оборот и подогретое воздухом с Маль-Серены, сильнее ударило по нервам. Люк едва не взвыл, рванувшись вперед, к приближающимся шпилям замка.
Он не будет ругаться. Он получит свою ласку, а потом попросит Марину уехать. Она всегда начинает сражаться, если на нее давить, но совершенно беззащитна перед просьбами.
Его светлость, размечтавшийся и успокоившийся, опустился перед замком и обернулся.
Уже начало светать. У крыльца Вейна стояли грузовики с изодранными бортами, у разбитых окон и лежачих дверей замка неслышно суетились люди – что-то замеряли, общались вполголоса. Едва заметно воняло уксусом и протухшей плотью, на траве виднелись огромные подпалины и темные склизкие пятна – Люк уже знал, что такие оставляет нежить. Вейн спал, и только на втором этаже, в госпитале, горел свет.
