– Ты ругалась, – сказала Венин, с любопытством глядя на принцессу. – Зачи-ем?
Говорила она куда лучше, чем вчера.
– Ты хочешь оставить его только себе? – осторожно продолжила Далин. – Хочешь подговорить выгнать нас?
Алина чуть не поперхнулась молоком.
– Нет! – сказала она, мучительно вспоминая слова на чужом языке. Потому что от смущения они все вылетели из головы. – Я просто… – она не знала, как сказать «застеснялась», поэтому попыталась объяснить по-другому: – Никогда… нельзя смотреть, как другие это делают! Это плохо!
Венин округлила глаза и что-то быстро проговорила.
– Не понимаю, – призналась Алина.
– Она говорит, ты не была с мужчиной? – спросила Далин медленно.
– Нет, – сказала принцесса, чувствуя, что краснеет еще больше.
От женщин ощутимо повеяло жалостью, и при этом они как-то приободрились. Венин коснулась ее руки.
– Ни-е бо-ойся, – сказала она сочувственно. – Ты краси-ивая. И с крылья-ами. Ты только не кри-ичи больше, и Охтор точно возьмет ти-ебя себе. А если возьмет, ты ве-е-едь не будешь просить нас выгна-ать?
Алинка открыла рот, чтобы объяснить все… но слишком много пришлось бы говорить.
– Нет, – сказала она со вздохом. – Не буду. Вы хорошие.
Женщины окончательно повеселели, и в этот момент из ванрана появился Тротт – волосы его заметно укоротились, лицо опять было чисто выбрито. Венин подхватила плошку с молоком, побежала к нему, протянула. Лорд Макс отпил, так и стоя у двери ванрана, что-то сказал, она засияла – и Алинка, нахмурившись и отвернувшись, пошла в дом. Переодеваться.
День тянулся неспешно – она успела и постирать, развесив одежду на солнышке, и неловко обрезать ужасные обломанные ногти коротким ножичком, и, зажмурившись, постоять рядом с молчаливым Троттом, чувствуя, как срезает он ей пряди, аккуратно смахивая пальцами волосы с лица, плеч, крыльев и шеи. А когда открыла глаза – наткнулась на злой, тяжелый взгляд и недоуменно заморгала.
Он вообще большей частью игнорировал ее, а если и разговаривал, то сухо и коротко, и это было очень обидно. Отвел он принцессу и к главе поселения – там было тесно от присутствующих дар-тени, и Алинка жалась к спутнику, потому что ее бесцеремонно, жадно и с восхищением осматривали, но обсуждали так, словно ее здесь нет. Говорили они и о предстоящем путешествии, и о снах, которые им снятся про Туру, про войну, которую там видят. Алина понимала не так много, как хотелось. А отдельные разговоры и вовсе не стоило бы понимать.
– Охтор, – сказал один из бойцов – лицо его было покрыто шрамами. – Если Источнику она будет не нужна, отдай ее мне. Я заплачу золотом.
– Почему это тебе? – мрачно вопросил другой. – У меня тоже есть золото, и я хочу предложить его за девку.
Бойцы загомонили, перекрикивая друг друга.
– Если Источнику она будет не нужна, я оставлю ее себе, – отрезал Тротт-Охтор, и Алина, глядя в пол, начала мысленно чертить на половицах матмагические формулы, чтобы не раскраснеться снова. – Девка – моя. Если кто-то считает иначе, пусть скажет это сейчас, и мы решим спор поединком. В пути не место для споров.
Воины слушали его уважительно и кивали, соглашаясь и успокаиваясь, а принцесса покосилась на спутника – лицо его было невозмутимым, будто он сам верил в то, что говорит. Ей же было чудовищно стыдно это слышать, чудовищно вообще находиться в месте, где ее ни во что не ставили, где к женщинам привыкли относиться как к бессловесному имуществу.
На обратном пути она тоже молчала.
– Вы уже успели всех осудить? – сухо поинтересовался Тротт, когда они заходили во двор. Вдруг оказалось, что день почти закончился, и длинные тени от заходящего солнца лежат на земле.
Алина подняла на него глаза и покачала головой.
– Нет, – сказала она тихо. – Мне просто страшно. Мне здесь все время страшно, лорд Макс. Если таковы друзья, то что же ждать от врагов?
– Я надеюсь, что вам не придется узнать, – ответил он. – Где ваш нож?
Принцесса, прошедшая вперед, в калитку, удивленно обернулась.
– Зачем?
– Заниматься, Богуславская, заниматься, – нетерпеливо пояснил инляндец. – Я и так дал вам отдохнуть, хватит.
Алина улыбнулась.
– Я сейчас, – сказала она. – Я мигом. Сейчас, лорд Тротт!
Девятнадцатое марта по времени Туры,
Нижний мир
Короткая передышка в поселении дар-тени закончилась, и Алина снова шагала за профессором Троттом по папоротниковому лесу, и снова впереди была неизвестность. О нескольких прошедших днях в безопасности напоминали только пока еще чистая одежда, потяжелевшая сумка и десяток сопровождающих, из-за которых путь принцессы проходил в молчании. Но молчала она не только поэтому.
Вчерашнюю тренировку Тротт провел так интенсивно, что ей не только смущаться – вздохнуть лишний раз некогда было. И язвил он тоже особо интенсивно:
– Сегодня вас могла бы победить и улитка, ваше высочество.
– Ну и что, что вы в юбке. Или думаете, перед боем враг будет ждать, пока вы переоденетесь?
– Это разве захват? Вы ко мне пытаетесь болевой прием применить или погладить?
– Боги, Алина, сколько раз я говорил не жмуриться, когда замахиваетесь?
Поначалу она смущенно улыбалась, не огрызаясь и не отвечая. Затем тяжело и грустно сопела, отстраненно раздумывая между падениями, что после тренировки надо будет постирать вещи, отданные ей Далин. В груди от едких слов царапала обида, и горько становилось и непонятно, зачем он так себя ведет. Но принцесса старалась, очень старалась – и казалось ей, что чем лучше у нее получается, тем злее и недовольнее профессор. А она-то думала, что занятие поможет окончательно помириться! Но при очередном захвате Тротт так жестко вывернул ей руку, что она только всхлипнула, выронив нож, и упала на колени, прижимая ее к себе.
– Долго вы будете отдыхать? – недовольно поинтересовался он сверху.
– Извините, лорд Тротт, – глухо сказала она и сглотнула от боли. – Я сейчас.
Инляндец присел рядом, молча заглянув ей в лицо мерцающими глазами, взял за руку, прощупал.
– Простите, – сказал он, морщась, и повернул кисть. В запястье что-то щелкнуло, и резкая боль прошла, оставив противную, ноющую.
Алина опустила голову. Хотелось плакать не столько от боли, сколько от обиды, но Тротт наверняка пройдется по поводу и ее слез, и проявленной слабости и опять скажет, как она ему надоела.
– Идите в дом, – сдержанно сказал он. – На сегодня все. Оставьте свою обувь на пороге, я должен проверить ее и вашу одежду перед завтрашним днем.
– Хорошо, лорд Тротт, – принцесса сгорбилась. Было ощущение, будто разом кончились все силы. Алине хотелось, чтобы он сказал: она вовсе не надоела ему, и не бросит он ее никогда… и чтобы извинился за свое отвратительное поведение и просто поддержал, потому что, кроме него, у нее никого в этом мире нет. И чтобы знал, что, когда он так себя ведет, ей очень страшно, потому что она лишается единственной опоры. Алина хотела все это сказать, пожаловаться, попросить поддержки, схватить его за руку и уткнуться в нее – но он бы оттолкнул ее, и тогда стало бы совсем горько.
